Баллада о Чертике

В начале первого появились два милиционера. С ремешками под подбородком. Огляделись, увидели Яцека. Подошли. Ну и, конечно, взяли, вместе с тетрадкой. В отделений допрашивали и записывали в протокол. Он отвечал, но путался.

— Я бы, — сказал молодой милиционер, — таких, что убегают, в дом не впускал. Пусть сидят на лестнице. И еще б ремнем выдрал.

Дверь с перрона скрипнула. В щель протиснулся пасюк. Вскочил на барьер, услышал последние слова и напустился на милиционера:

— На лестнице бы? Выдрали? Под дверью? Соседи бы вступились.

— А вы тут при чем, пасюк?

— Ни при чем. Просто этот мальчик со мной.

— Не говорите глупостей. Он не может находиться на попечении крысы.

— Почему?

Капрал был молоденький, наверное, прямо из милицейской школы. Замолчал, наморщил лоб. Взял лежащую на столе печать, дохнул, покрутил в пальцах.

— Вы, пасюк, — сказал, помолчав, — особо не хорохорьтесь. Если поискать, то и на вас кое-чего отыщется.

— Ха! Ха! — расхохотался пасюк. — А доказательства есть?

Мальчик уже решил, что все обойдется, но тут из соседней комнаты вышел еще один милиционер. Сержант. Уже в годах. К сожалению, очень опытный.

— Ладно, пасюк. Живите спокойно. Но показания вам дать придется. Только предупреждаю: допрашивать я вас буду в присутствии кошки. Нигде не написано, что кошке нельзя присутствовать на допросе.

Пасюк сразу посмурнел и убрался из отделения.

— Ну так что? — спросила, когда Яцек вернулся, инспекторша.

— Ничего.

— В милиции где сидел — в детской комнате?

— Угу.

— Будешь еще убегать?

— Да нет, наверное.

С Яцеком в милиции еще какие-то сидели, они ему сказали:

— Тебя небось из детской комнаты прямо в детский дом.

Инспекторша, кажется, вплотную занялась Яцековыми делами. И охота ей задарма стараться! Мама считала, чудачка какая-то. А Яцек испугался.

Что же касается пасюка — он куда-то запропастился. А Яцеку хотелось с ним повидаться.

Четыре дня он собирал черствый хлеб, кусочки сыра. На пятый, вечером, сыр и хлеб раскрошил, изорвал в клочки несколько листков с рисунками. Из всего этого насыпал узенькую дорожку, вернее, подобие дорожки. Она вела от подъезда на улицу.

Сестры куда-то ушли, мама разговаривала с дядей-квартирантом. Ночь была ясная. В лунном свете сыр отливал золотом, хлебные крошки покрылись росой и красиво блестели. Ветер поднимал с земли бумажные моря и континенты.

Пасюк явился очень поздно. Никем не замеченный. Вскочил в окно.

— Доберемся до Коралловых островов. Будем кормить альбатросов, — шептал.

Яцек обратил внимание, что пасюк был без усов. Мордочка его была тщательно выбрита.

Два дня спустя перед школой остановился автомобиль. Приехали двое в штатском, но водитель был в синем мундире. Все вылезли и пошли в кабинет к директору, а перед концом урока туда вызвали Яцека.

Ребята из его класса не могли утерпеть. Один взобрался на дерево перед кабинетом, другие стояли внизу. С дерева видно все было хорошо, но ничего не слышно, потому что рамы двойные.

— Ну что? Ну что? — спрашивали снизу.

— Все ему улыбаются… Этот, в мундире, что-то объясняет, а он кивает… Теперь ему чего-то показывают. Не то учебник по зоологии, не то альбом с преступниками. Он думает… О чем-то его спрашивают. Он улыбается и качает головой. Снова ему чего-то втолковывают… кажется, начинают злиться. Он прикидывается дурачком… Они, похоже, кричат. Он вроде плачет, но без слез. Так просто плачет, всухую… Они схватились за головы. Теперь директор что-то ему внушает.

Речь шла о каких-то лезвиях. С этими лезвиями получилась история под непонятным названием «афера». Яцек утверждал, что понятия не имеет, как выглядят пасюки и чем можно бриться.

Инспекторша явилась с утра пораньше. В сумке у нее были книжки.

— Может, возьмешь почитаешь?

Яцек выбрал одну, довольно увесистую. Название попадалось на афишах кинотеатров. Инспекторша ушла, а Яцек раскрыл книгу. Стал читать про приключения героя и его отважных друзей. Грубый и жестокий Левасёр похитил мадемуазель д’Ожерон и беседовал с ее братом:

«— Ха! Ты пустозвон, мерзавец, подлец… — И вслед за этим хлынул поток слов, значения которых мадемуазель д’Ожерон не знала, но все же могла понять их грязный и гнусный смысл».

Потом явился капитан Блад и кинулся в драку, чтоб спасти мадемуазель.

Яцек знал, конечно, намного больше слов, чем мадемуазель д’Ожерон, ему только интересно было, какие конкретно имелись в виду. И еще хотелось бы знать, умеет ли дядя-пират-квартирант фехтовать — хотя бы так же, как Левасёр.

Инспекторша тем временем прохаживалась у калитки. Ждала пасюка. Наконец тот пожаловал.

— Эй, послушай! Оставь в покое Яцека. Он же еще малолетний, а ты его сбиваешь с пути. Кстати, тебя разыскивает милиция.

Пасюк принялся доказывать, что он не виноват, на него возводят напраслину. Глазенки, однако, отводил. На бритой мордочке прямо написано было, что проходимец. Врал. Начал огрызаться:

— Ну чего? Чего? Что вы ко мне привязались?

Яцек услыхал разговор. Выглянул. Но инспекторша, маленькая и худенькая, с лицом, украшенным парочкой оспинок и небольшими усиками, ну никак не была похожа на капитана Блада.