Баллада о Чертике

Взял Лозик шапку, пошли. А тем временем возле машины весь изнервничался отец Карчмареков. Павловская раскинула карты, но ничего у нее не выходило. А младший Карчмарек втихомолку радовался, что если их всех посадят — вот когда будет о чем рассказывать. Наконец на дорожке показались Карчмарек-старший и человек с пышными усами.

— Ну что? — спросил помещик.

— А ничего, — поклонился Лозик. — Поделили и раздали.

— Все?! — вскрикнула Павловская.

— Подчистую.

— О черт, — сказал помещик.

Карчмареки потом рассказывали, что обратный путь грузовик одолел быстро и уверенно. Почти все время ехать было с горки. Расстроенная Павловская сошла на рыночной площади. Отец Карчмареков поставил машину; с помещиком им было по дороге, они шли и разговаривали. Мы с обоими братьями, немного поотстав, брели за ними. Помещик остановился с отцом Карчмареков перед их домом. Настроение у обоих, наверное, было неважное, но все же они по-приятельски присели на минутку и закурили.

Тут-то и появился со стороны рыночной площади начальник УБ с одним из своих подчиненных. Как всегда, при оружии. Солнце садилось в конце улочки.

Двое с пистолетами приближались к сидящим. Жена Карчмарека выглянула из окна и так в окне и осталась. А начальник УБ был уже в двух шагах от скамейки. Наконец беседующие его увидели. Замолчали.

Начальник остановился и стал приглядываться. Брови у него были темные, кустистые. Ремень слегка отвисал с того боку, где пистолет. Второй остановился сзади, за его спиной.

Отец Карчмареков нервно сглотнул.

А помещик побледнел, но, чуть помедлив, встал. На лице его явственно отразилась мысль: «И так, и эдак…» И он смерил начальника УБ взглядом.

Мы смотрели разинув рот. Нам уже приходилось слышать о самоуправстве и разнузданности шляхты, но и о… Кирхольме[9] тоже.

Начальник УБ, хоть и при оружии, рядом с помещиком выглядел неказисто. И в бесстрашные глаза помещика не смотрел. Изучал его одежду. До войны он был подмастерьем портного.

— Если у него ринграф[10] есть… — шепнул старший Карчмарек.

— Тогда что? — тихонько спросил Весек.

— Балда. Кто носит ринграф, тот сразу стреляет…

Если б помещик был помоложе, если б носил бриджи… Если б на его груди угадывался контур… намек на контур ринграфа… Если бы на нем хоть был костюм из английской шерсти…

Но помещик одет был скромно, хотя и опрятно. В юнрровскую спортивную куртку и брюки из материала, который продавался по карточкам.

Начальник УБ отошел. Не сказал: «Нам все известно». Только, проходя мимо нас, буркнул — непонятно, то ли самому себе, то ли своему товарищу:

— Кто его знает…

Красавка — сонная одурь (Atropa belladonna)

Гжибовская рассказывала матери Карчмареков:

— А что, бывает, доктора только руками разводят… Мать моя: уж так болела, думали, ничего не поможет. И пусть говорят чего хотят — это тоже пропаганда, — а знахарь посмотрел, посмотрел да и сказал, что с ней.

— Ну и как она?

— Померла, конечно, но через сколько лет…

В школе на переменке мы говорим о Кутяках, потому что все о них говорят.

— А вот и нет. Я точно знаю, как было. Молодого Кутяка не было, одни, значит, старики. Старый Кутяк, это все он, ни за что не хотел врача, ну и позвали к ребенку Ручинскую.

— А мать?

— Тоже дура…

Оттепель, но вечера еще ранние и темные. На кружке выступает Бончинская. Умничает. Начинает, конечно, с того, как развиваются пропашные культуры в обобществленном секторе и как в необобществленном. Какие достижения и правильный подход. Потом рассказывает о семействе пасленовых, к которому относится и картофель, в народе еще называемый барабошкой или чертовым яблоком. К этому же семейству принадлежит красавка — сонная одурь. С красавкой связаны суеверия и легенды…

Руководитель кружка добавляет, что в старину лечили зверобоем. И никакого даже вреда не было. Потому что народная мудрость. Лечили колючником, плауном. Когда болели глаза, когда высыпали чирьи и схватывало живот, пытались также лечить красавкой. Выкапывали ее ночью, в новолуние. Землю раскидывали на все четыре стороны. Красавка кричала. Конечно, все это суеверия. И сейчас еще есть суеверные люди, но это пережиток прошлого…

Мы выходим после кружка. Фонарей перед школой нет. Идем через спортплощадку. Дух пугает девчонок. Они кричат:

— Дурак!

Он смеется.

— Отстань, я в школе скажу!

С Духом нам дальше не по пути. Расходимся, идем с Карчмареком-младшим. Дом Кутяков совсем в другой стороне, но мы гадаем, что бы было, если б именно сейчас понадобилось мимо него пройти…

— Неприятно как-то, я, конечно, не боюсь…

— Да ну, чего особенного случилось?

— Особенного вроде ничего…

Мать Карчмареков рассказывает, чего знает, про Ручинскую. К Ручинской пришли, спросили, она ли Ручинская.

Она: а что?

Они: лечит она людей?

— А что?

Они были в штатском. Спросили еще, правду ли говорят, что она «ведунья». Ручинская смекнула, что к чему, и ответила:

— Знать ничего не знаю и ведать не ведаю.

Тут и они поняли, что насчет ведуньи — правда. И на нее:

— Мы все знаем!

Ручинская не стала спорить:

— Ясное дело, надо ведь кому-то все знать.