Баллада о тамплиерах

Не теряя времени даром, цистерцианец с любопытством разглядывал свежие рукописи, лежащие неаккуратной стопкой на столе. Работы незнакомого автора заинтересовали его своими иллюстрациями. Монах знал в этом толк. Будучи одарённым художником, он мог не только разглядеть руку талантливого мастера, но и точно повторить за ним.

Лука незаметно спрятал приглянувшиеся ему драгоценные листы в глубокие складки одежды, подумав при этом: «Я ещё успею вернуть этот свиток на место».

Однажды, когда его одеяние стало говорить не только о целомудрии и смирении своего хозяина, настоятель убедил своего цистерцианского брата сменить ветхое облачение на новое. Нёсший послушание монах ошибочно раскроил для Луки сутану не по размеру. Может, из-за скромности, а может, из-за увлеченности работой, но Лука промолчал. А со временем он приспособился к новой одежде, смекнув, что с приходом холодов сможет почти дважды обернуть рясу вокруг тела. Так будет теплее. Лука был рад, что разглядел и извлёк не одну пользу из этого случайного подарка судьбы.

Ожидая пропавшего из виду хранителя, он вспоминал, как, впервые совершив проступок, исповедовался.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил, взяв чужое.

– Это плохо. Что же ты взял? Монеты или еду? Может, ты был голоден?

– Книгу. Уж сильно велика тяга к знаниям, святой отец. Но я обещаю вернуть её обратно, как только прочту.

– Стремление к знаниям похвально, но брать чужое нехорошо. Сын мой, я отпускаю тебе этот грех. Прочти тридцать раз заповеди Христовы. Аминь.

Уходя, Лука каялся и размышлял: «Раз тяга к мудрости человеческой похвальна, продолжим наш тернистый путь».

Всякий раз, когда книга или свиток перекочёвывали в его широкую рясу, Лука привычно многократно повторял Заповеди.

Библиотекарь наконец нашел нужные книги и подробно объяснил Луке, что именно нужно переписать, какие сделать рисунки, к какому сроку.

В скриптории возле окон стояли деревянные пюпитры, за которыми в полной тишине работали переписчики книг. Слышен был только скрип перьев. Монах с живым, подвижным лицом заглянул в помещение, взял одну из лежавших в углу свечей и, неслышно ступая, удалился в келью, где работал в одиночестве. У него, как у художника, рисующего великолепные миниатюры, была такая привилегия.

Сегодня он закончил переписывать рукопись. Зажёг от огарка новую свечу и дописал: «Лука эту книгу переписал за короткое время и снабдил миниатюрами. Читатель, будь снисходителен к ошибкам. Книга написана собственной рукой для славы Христа и обители».

Радостное чувство охватило усердного мастера: так чувствует себя человек, сделавший большую и добрую работу.

– В уплату дайте мне хорошего вина, – пропел он, явно довольный собой.

По келье распространился аромат винограда. И только Лука хотел пригубить рубиновый напиток, искрящийся в лучах заходящего солнца, как в окошко влетела птица. Монах от неожиданности расплескал вино.

– Уф, ты, нечистая сила! – выругался он на птицу, но, посмотрев на распятие, попросил у Всевышнего прощения.

Привычно успокоив крылатого вестника, отвязал письмо от лапки, дважды прочёл короткое послание, перекрестился и воскликнул:

– Неисповедимы пути твои, Господи! Вот оно, Великое Предназначение!!!

Он заметался по крошечной комнатке, соображая, что предстоит срочно сделать. Впопыхах смахнул сосуд, и вино разлилось, оставляя на полу причудливый багровый рисунок.

Когда колокол зазвонил к вечерне, Лука уже внутренне был готов к ожидавшим его переменам. Однако глаза его продолжали пылать, а дрожащие губы всё шептали:

– Великое Предназначение!

Священник знал своё поручение наизусть. Оно было передано устно и в строжайшей тайне. Прежние посвящённые также были готовы исполнить это послушание и ждали своего часа, но Господь выбрал именно его.

В этот же вечер, после усердных трудов наконец-то он был предоставлен самому себе. Запершись после вечерней молитвы, Лука подошёл к шкафу и взял пергамент. Тусклый отсвет свечи от малейшего дуновения плясал по каменным сводам. Монах подставил табурет к книжным полкам, сдвинул несколько книг и высвободил что-то, спрятанное позади них. Медленно, с уважением, а может, с долей ответственности перед грядущим, он осторожно снял с полки деревянную шкатулку. Бережно держа её обеими руками, спустился на пол и поставил на стол. Осознав, что света недостаточно, зажёг ещё несколько свечей у пюпитра. Усевшись удобнее, распрямил пергамент. Перо стало усердно корябать лист, колоть его черными точками. Спустя некоторое время работа была закончена, оставался последний штрих.