Баллады снова солгут

Остальные члены семейства старались даже не приближаться к кругу танцующих, испуганно поблёскивая глазами из грубых подобий шалашей и шатров, разбросанных вокруг. Зрелище и в самом деле казалось зловещим даже мне, а от хриплого пения костлявого шамана и трепетания бледных перьев на его костлявых руках у меня тоскливо сжималось сердце. Немилосердно ломая собственные тела, танцоры описывали вокруг костра круг за кругом, и спустя некоторое время мне начало казаться, что эти гоблины ощущают себя единым целым.

Вдруг костёр полыхнул, напугав и меня, и нескольких гоблинов, приблизившихся к кругу танцоров слишком близко. Твари порскнули обратно по своим шалашам, а я отпрянула глубже во мрак колонн. Одновременно с этим шаман закончил петь, воздел руки с сосудами и принялся отрывисто каркать. Танцующие остановились, упали на колени и закачались в такт, достав из лохмотьев и шкур, служивших им одеждой, грубо вытесанные каменные ножи. Только теперь, когда они остановились, я заметила, что вокруг костра стоят какие-то плошки.

Шаман медленно поднимал сосуды всё выше. Когда он замер, все гоблины, принимавшие участие в танце, одновременно вскинули руки с ножами, без малейших колебаний надрезали себе запястья, и кровь тёмными струйками потекла во все плошки разом. Отложив кинжалы, гоблины взяли сосуды с собственной кровью и по очереди протянули их шаману, который разлил её по своим кувшинчикам.

Кухарят, значит. От этой мысли мне стало смешно, но ровно до тех пор, пока виски не зажглись предупреждающей болью. От глиняных сосудов, которые шаман бережно поставил на пьедестал, тянуло чем-то острым до рези в глазах. На какой-то миг я увидела колеблющиеся на пьедестале лунные травы, меняющие цвет вблизи кувшинов на тёмный, тяжёлый пурпур и пригибающиеся к поверхности, будто от сильного ветра.

Остальные гоблины выглядели теперь проснувшимися, но измученными. Все они держались за надрезанные руки и пошатывались. Шаман резко прикрикнул на них, по-видимому, велев расходиться. За ритуалом должно было последовать бешенство, но ничего подобного не происходило, и я начала подозревать, что это семейство сильно отличается от прочих.

Не поэтому ли они живут здесь?

От зелья, которое шаман сотворил из крови собственных сородичей, так сильно несло настоящим колдовством, что я продолжала наблюдать за стойбищем, забыв об опасности. Казалось, что даже пламя костра под пьедесталом приобрело пурпурный оттенок. Моё Созерцание, которое мастера Арэль Фир так упорно пытались во мне развить, сообщало зрению образы бесплотных лиловатых потоков, собирающихся вокруг шамана, который снова застыл в полной неподвижности. Резкие очертания его тела колебались в дрожащем над пламенем воздухе, а сосуды будто впитывали в себя чистую Силу, окрашенную в пурпур волей колдуна.

Гоблин, владеющей настоящей магией. Интересно, сколько бы за него отвалили в Тунглид Рэтур?

Увлёкшись наблюдением, я отпустила на волю своё Созерцание, и зала начала неуловимо меняться в моём восприятии. Колонны тяжело дрожали, будто толстые струны, и пространство полнилось низким, едва слышимым гулом, который становился тоньше и сильней со стороны шамана. Я поняла, что гоблин ещё не закончил своё колдовство. Похоже, он как-то использует это место…

Костёр стал совсем лиловым, и отсветы его бродили по стойбищу, словно злобные духи. Лунные травы колебались под моими стопами, беспокойно шепча. Я видела, как они испуганно стелются вокруг костра и уклоняются от его свечения, а каждый стебель, соприкоснувшийся с пламенем, меняет цвет и устремляется к сосудам.

Признаться, более завораживающей магии я до сих пор не видела. То, что во мне проснулось, Басх определил бы, как азарт исследователя, но я бы с ним, скорей всего, не согласилась. Не в последнюю очередь меня удерживал на месте страх; казалось, что если я сделаю хоть одно движение, шаман откроет глаза и посмотрит прямо туда, где я стою.

И что-то подсказывало мне, что маги из Тунглид Рэтур отдадут несколько тысяч эффи не только за самого шамана с настоящим даром, но и за рецепт его зелья. Если поймут, для чего оно нужно — моего разума на это явно недоставало.

Шёпот лунных трав становился всё громче и тревожней. Я поняла, что мне лучше уйти, и сделала несколько шагов вглубь залы, прочь от стойбища, усилием воли гася Созерцание. А пожалуй, эти горы учат меня куда лучше, чем люди… Если выберусь отсюда, попробую снова использовать его сознательно.

Двинувшись левей в обход стойбища — туда, откуда вроде как полз слабый сквозняк — я бросила последний взгляд на пьедестал, и меня прошибло страхом. Глаза шамана были открыты, и он смотрел точно в мою сторону. Если бы не расстояние и мрак, я бы даже сказала, что на меня.

Костёр лишился своего пурпура, колдовство угасало. От мысли, что теперь шаман, освободивший своё сознание от ритуала, может почувствовать моё присутствие, мне стало совсем плохо. Но останавливаться уже не было смысла. Если я опоздала, то я ничего не смогу изменить. Нужно просто идти — медленно, осторожно, шаг за шагом…