Баллады снова солгут

Когда дремотный гул колонн исчез за оглушительным верещанием шамана, призывающего подмогу, я даже не удивилась. Мгновением раньше, чем его искривлённая зимами рука указала гоблинам направление, я во всю прыть кинулась навстречу сквозняку.

Каменный пол слегка подрагивал от топота за моей спиной. В надежде отыскать укрытие, которое защитит меня хотя бы от охотников, я совсем забыла о своей злополучной щиколотке, ушибленной при падении со склона. Когда за одной из колонн возник желанный просвет, боль в ноге стала уже совсем невыносимой, и я бежала всё медленней с каждым мгновением.

Последней моей мыслью перед тем, как удар дубины вышиб из меня дух, было «Так мне и надо».

15

— Эй, отродье! Платить-то чем будешь?

Весна выдалась холодной. Вот и сейчас небо за окошком трактира ворчало; дождь лил с самого утра, и я вымокла насквозь. Пробираясь к пылающему очагу за спинами хмурых крестьян, я рассчитывала хоть немного обсохнуть у огня. Но трёхдневная голодовка давала о себе знать слишком сильно, и я, не выдержав, попросила у тощего и очень худо пахнущего трактирщика ломоть хлеба. Я понимала, что меня вышвырнут, как только поймут, что мне нечем за этот хлеб заплатить, но надеялась хоть немного согреться до этого.

Видимо, на этот раз зря.

На первый окрик трактирщика я просто не отозвалась — может, оставит меня в покое ещё хоть ненадолго. Но за ним последовал второй, и прозвучал он ещё острей.

— Ты чего там, оглох, полукровка? Платить чем будешь, я тебя спрашиваю? Я нищим не подаю!

Я снова порадовалась тому, что моё тело оставалось совершенно мальчишеским, несмотря на шестнадцать прожитых зим. Ума не приложу, как бы я избежала борделя, если б Небо прокляло меня пышной грудью вроде той, которую щедро показывала гостям женщина за прокопчённым прилавком — не то дочь, не то жена крикливого трактирщика. Глаза у неё были ещё злей, чем у него.

Тем временем трактирщик уже протискивался ко мне через столы и спины посетителей. Я давно заметила: чем бедней заведение, тем хуже в нём отнесутся ко мне. По тесноте и темноте в этой таверне вполне можно было подумать, что съеденная мной корка хлеба способна разорить хозяина.

Я продолжала смотреть в огонь, смирившись с неизбежным. Лучше не портить последние мгновения в уютном тепле страхом или сопротивлением. Когда меня грубо тряхнули за воротник, я не почувствовала злости. Ткань чуть треснула, но и этого я тоже ожидала — тряпка, заменявшая мне плащ, перенесла уже много испытаний. Может, мне удастся украсть ей замену, когда я доберусь до ближайшего города.

— Я с тобой толкую! — рявкнул трактирщик, обдав меня запахом кислятины. — Или ты не только оглох, но и онемел?!

Увернувшись от оплеухи, я проскользнула под его рукой и только пожала плечами, направляясь к двери:

— Простите, у меня нет денег.

— Чего-о-о-о?! — взревел трактирщик. И кто бы мог подумать, что у этого тщедушного человечка есть силы так рычать. — Тинва, а ну не выпускай его!

Грудастая женщина метнулась к двери с проворством, которого я никак от неё не ожидала. Она опередила меня всего на мгновение: мы столкнулись, и я утопла своим сопливым носом в её прелестях. От резкого запаха ветчины, который они издавали, я чуть не лишилась сознания.

Тинва толкнула меня с такой силой, что я полетела на пол. Её цепкий взгляд обежал мою неказистую тушку с ног до головы, и она сообщила трактирщику, вздёрнув пухлый подбородок:

— Дарн, а это девка.

Ах ты, сука.

— Да хоть сама Мать Всех Лучей! — рявкнул Дарн. — Мне нужно, чтобы она заплатила за то, что съела!

— Я же вам говорю, у меня нет денег.

Через окна не сбежать, маловаты… Да и слюда вставлена: изрежусь. Как бы заставить Тинву отойти от двери?

Происходящее заинтересовало мрачных посетителей таверны. Лица, утомлённые тяжёлым трудом и непогодой, посветлели: сейчас кого-то будут бить, потеха!

— А ну, выворачивай карманы, полукровка! — Дарн дёрнул меня вверх и с силой тряхнул, будто я была кошельком, в котором он надеялся отыскать завалявшийся медяк.

Я повиновалась. Мои карманы пестрели красноречивыми дырками, как и вся одежда. Тинва, словно вросшая в порог, грязно выругалась и плюнула на пол.

— Ну-ну, хозяйка! — загоготал кто-то со стороны прилавка. — Сама ведь оттирать будешь!

— Своё не пахнет, — огрызнулась Тинва. — Дарн, общупай хорошенько, может, припрятала чего?

— Стой смирно, мразь! — костлявые лапы трактирщика вцепились в мои рёбра, будто хотели их сломать ударом.

Это было уже слишком, и я отпрянула назад, к дощатой стене, ощущая мучительную слабость и дрожь в каждом мускуле.

— Не трогайте меня, пожалуйста! У меня совсем ничего нет, я вам не вру!

— Так-таки ничего? — с ехидцей переспросил Дарн. — Зашла в мою таверну, а платить и не собиралась? Не, Тинва, ну ты посмотри на эту наглую бродягу!

— Слышь, ты, — Тинва насупилась, глядя на меня. — Если есть чего — лучше отдай по-доброму.

— У меня ничего нет, — повторила я, чувствуя, что силы мне почти изменили.