Баллады снова солгут

— Ждать, — сказал напарник, отшвыривая в сторону опустошённый, наконец, сосуд. — Ждать, пока они не разберутся со своими делами здесь и не оставят это место в покое. Да не грусти ты так, выпьем ещё с тобой эля в «Бревноликой». Слово даю.

— Ты ведь уйти оттуда хотел?

— А вот как выпьем — сразу и уйдём. Куда хочешь? Может, в Локенхейн?

— Не далековато ли? Да и что нам там делать?

— Погуляем, жизнь столичную посмотрим. Бардов послушаем. А то до нашей глуши они не добираются никогда. Да и девочки там… — мой напарник прикрыл глаза и облизнулся.

— Мне-то что с этих твоих девочек? — сумрачно спросила я.

— У тебя свои развлечения, у меня — свои. Хочешь сказать, столица не сумеет тебе угодить?

— Не знаю. Не до того сейчас.

— Только не унывай. Обратно дорога легче будет, без обузы-то.

Покосившись на вход — а ну как Ганглери неожиданно вернётся и опять велит не двигаться? — Святоша поднялся и подошёл ко мне. Сел рядом, потрепал по макушке, потом пригляделся к моим обезображенным рукам, и его лицо погрустнело.

— Больно?

— Сейчас уже почти нет.

Напарник осторожно прикоснулся к самым кончикам моих пальцев и охнул:

— Да ведь горят! Ох, лишь бы оно только шрамами и осталось…

— И не говори, — сказала я, отнимая руку с чувством странного беспокойства.

— А что, дедушка совсем не может с этим ничего сделать?

— Похоже на то.

— Да непохоже ведь! — Святоша фыркнул и нахмурился. — Я ему, конечно, благодарен за то, что концы не отдал, но врать за свои — сколько ему там на самом деле? — годы он так и не научился. Он знает больше, чем говорит, разве ты не видишь?

Я пожала плечами:

— А что я могу сделать? Мы с тобой, знаешь ли, не в том положении, чтоб ответы у него требовать. Сам ведь про Тунглид Рэтур говорил — а кто нас от них защитит, если не Ганглери?

— Твоя правда…

Последний багрянец на руках потух, оставив лишь ноющие рубцы. Если не всматриваться слишком пристально, можно было подумать, что я ношу изорванные перчатки. Боль всё ещё вспыхивала кое-где, но шевелить пальцами я уже могла, не морщась.

— Есть хочется. Принеси, пожалуйста, похлёбки.

— Сейчас, грызун.

Пока я поедала остывшую пищу, пялясь в очаг остекленевшими глазами, вернулся Ганглери. Выражение его лица не внушило мне большой надежды: казалось, он был обеспокоен теперь ещё сильней, чем до ухода. На его груди поблёскивал тусклой зеленью какой-то амулет, которого раньше я на нем не замечала.

— К вечеру может подняться пурга, — сообщил маг. — Время на исходе, детки.

Голос его был тихим и будничным, но от этого мне стало только тревожней.

— На что это вы намекаете? — осведомился Святоша, который, по-видимому, разделял мои чувства. — Чьё время?

— А у вас, кажется, талант задавать правильные вопросы, — Ганглери усмехнулся одними губами. — Возможно, когда-нибудь он вам пригодится, но не сегодня. Но знайте: я рад тому участию, которое принял в вашей жизни, юноша. И рад видеть, что вы почти поправились. Потому что завтра вам обоим придётся покинуть Мастерскую.

Я взвилась на шкурах, забыв о своих израненных руках:

— Завтра?! Так скоро?..

— Скорей, чем мне бы хотелось, девочка, — обернувшись ко мне, маг вздохнул, и стена льда в его глазах, наконец, распалась. — Гораздо скорей.

Он подошёл ко мне. Я в очередной раз удивилась тому, как твёрд и лёгок его шаг — словно время имело над ним не больше власти, чем над эльфийскими артефактами.

— Как руки?

Я подняла ладони вверх и пошевелила пальцами:

— Терпимо.

— Прекрасно. Надень варежки, девочка. Нам с тобой придётся совершить прогулку. Мне не хотелось бы тревожить тебя сейчас, но, как я уже сказал, наше время на исходе.

22

Ветер больно колол щеки и жёг потрескавшиеся губы. Я взглянула вверх: тёмно-серое, набухшее небо уже роняло первые снежинки. Ганглери был прав: собиралась пурга.

Сам маг шёл впереди. Не так стремительно, как вчера, перед первым нашим уроком: сейчас походка выдавала его глубокую задумчивость. Я начинала задаваться вопросом, а помнит ли он вообще о моём присутствии?

От быстрого подъёма на гребень у меня начала кружиться голова. Мастерская мелькала внизу, точно рисунок на дне тарелки. Она то пряталась за острыми скалами, то разворачивалась во всей красе.

Дорога становилась всё трудней. По мере приближения к вершине свист ветра усиливался. Его песня была злой и яростной: он не желал, чтобы я достигла цели. Куда сильней ему хотелось сбросить меня вниз и полюбоваться тем красным росчерком на камнях, которым я стану.

Ганглери же, однако, продолжал идти так уверенно, словно стихия не в силах его коснуться.

— Куда мы все-таки идём?! — не выдержала я, когда мне пришлось прижаться к скале, чтобы не упасть на особенно узком участке тропы.

Мне с трудом удалось перекричать безумный свист. Опираясь голой ладонью о покрытую льдом скалу, Ганглери обернулся, и молнии в его глазах заставили меня вздрогнуть.

Что тебе до гнева зимней бури, если ты сам — весенняя гроза?..

— Ты должна кое-что увидеть и запомнить. Это важно. Потерпи немного, мы почти пришли.