Баллады снова солгут

Дождь, к счастью, перестал, едва я успела сделать несколько шагов от порога. Оставалась скользкая земля да туман, который быстро наполз от ближнего озера. Пряный запах мокрой листвы напоминал о близкой Околице, когда сын тётки Самелы снова натянет на себя старую ослиную шкуру и будет бегать по хутору с жуткими криками…

Почему нельзя набрать этого запаха во флягу, да и смешать с тёплым молоком?

Покинув нашу опушку и карабкаясь вверх по тропинке, я продолжала думать о том, что что-то вокруг сегодня творится не то. Землю под ногами совсем размыло; должно быть, дождь шёл всю ночь. Обычно дело в наших местах на вторую осеннюю луну; да и туманы здесь стадами бродят, нечему тут удивляться. Промозглый утренний холод? Вечный спутник ранних пташек вроде меня. Запах листьев…

Вот. Запах. Сегодняшнее утро пахло как-то необычно.

Я взобралась, наконец, на холм. Оттуда открывался вид на хутор и озеро за ним. В ясный день отсюда можно было разглядеть дорогу в город, но сейчас мир лежал в объятиях тумана.

И когда я поняла, что именно было чужим сегодняшнему утру, моё сердце пропустило несколько ударов.

Вьюнок. Валуны, голые яблони, побуревшая трава — все было расцвечено зелёными стеблями и сиреневыми цветами, живыми и свежими, словно заблудившимися в Двенадцати Спицах и явившимися в осень вместо тёплого лета…

Разом позабыв о том, куда и зачем я шла, я приблизилась к ближайшему валуну и коснулась цветов, не веря своим глазам. Странно, что их запах настолько упоителен, ведь это всего лишь глупый сорняк…

Туман расступался, и из него слышался тихий, звенящий смех. По мере того, как распадалась его плотная пелена, я понимала, что по дороге к хутору каким-то образом свернула не туда — и угодила в царство вьюнков. Они прорастали отовсюду, карабкались ввысь везде, где только могли. Воздух полнился их запахом и хрустальным смехом, растворяя мою твёрдую — хоть и сыроватую — действительность, обращая её в очередной сон.

Сон. Это тоже сон. Сон, как и рынок с тёмным переулком. Как и светлая кухня, пахнущая травяным чаем. Сны, череда снов.

Но… вьюнки. Во всех снах — они. Они что-то значат. Не знаю, как, но… похоже, именно они могут помочь мне проснуться.

Я снова прикоснулась к тихо звенящим стеблям, не зная, что нужно делать, но остро ощущая своё родство с этими вьюнками. Родство, о котором — и это знание тоже было острей ножа — не просили ни они, ни я. Чья-то воля вынудила нас вместе скитаться по этим снам, и странствие будет вечным, если только мы не сможем вместе найти способ выбраться.

Словно отвечая моим мыслям, стебель вьюнка обвил мою руку и тут же отстранился, оставив цветок в ладони. Бледные, почти светящиеся лепестки затрепетали — не то от ветра, не то от страха — и я заложила цветок за ухо.

До сих пор выход из сна всегда находился в самом сне. Но мне мало лишь менять одно видение на другое; может, вьюнок как-то подскажет мне короткий путь к пробуждению?

Впрочем, я ничего не добьюсь, если продолжу стоять на месте. Судя по предыдущим снам, дверью в следующий может стать что угодно, и от самого перехода будет зависеть, в какое видение я попаду.

Воодушевлённая успехами своих изысканий, я зашагала с холма вниз, к хутору. В конце концов, именно туда вело меня моё намерение.

Ближе всего ко мне располагалась изба тётушки Самелы, куда я и направлялась. Заботливая женщина и не собиралась брать с меня деньги за молоко для дядюшки Би; о его болезни знал весь хутор, и весь хутор норовил сунуть мне какой-нибудь гостинец. Но пожилой охотник был слишком горд, чтобы принимать подарки, и поэтому я напропалую врала, что помогаю жителям деревни по дому.

Неизменно получая за это рычание и злобные взгляды, потому что дядюшка Би «не кухонную девку воспитывал».

— Эй, Эльн! — Брууд, средний сын тётушки Самелы, помахал мне граблей из коровника. — Как дядюшка?

— Пока плох, — отозвалась я. — Мать дома?

— Да, и у неё для тебя припасена крынка. Сегодня большая!

— Спасибо, Брууд.

У самого порога избушки вьюнок за моим ухом ожил и затрепетал. Я толкнула дверь и зажмурилась перед тем, как вступить в тёмные сени.

Когда я открыла глаза, стало ясно, что всё получилось.

От прежнего сна уцелело только осеннее утро. Зал «Бревноликой Стервы» почти пустовал — было ещё слишком рано для наплыва завсегдатаев. При виде прокопчённой стойки, бурого потолка и уродливой люстры из бронзы меня настиг прилив такого сильного облегчения, что я едва не спутала сон с действительностью. Чтобы удержаться на самом краю осознания, мне даже пришлось укусить себя за руку.

Рыжая голова Святоши маячила на обычном месте, у самого окошка. Как и всегда, над ней плыли сизые клубы дыма. Казалось, что они полностью отрезали моего напарника от окружающего мира, но вот под моей подошвой скрипнул порог — и Святоша мгновенно обернулся. При виде меня его лицо расцвело улыбкой, и она тут же породила во мне ощущение неправильности происходящего.

Я больше привыкла к ухмылкам и оскалам.

Он махнул мне, приглашая присесть. Я заметила, что кружки перед ним стояло две. Неужто меня ждал? Диковинные дела… Не в его духе, во всяком случае…