Балтийцы (сборник)

Теперь, когда все тайное раскрывается и делается явным, я хочу заставить сухую и официальную хронику моей штурманской книжки рассказать понятным языком то, что делалось тогда вокруг, что думалось и переживалось…

«3 мая. 14 ч. 12 м., пеленг Верхнего Дагерорта – 117, лаг – 68,7. Поправка 0,4 и т. д.» – гласит краткая запись.

Спускаюсь с мостика вниз, чтобы проложить на карте последний пеленг русского маяка. Через несколько минут он скроется, и с ним исчезнет с горизонта последняя точка Русской земли. Впереди и вокруг пустынное, сумрачное, неприветливое море со всеми его тайными опасностями и секретами… Мины, подводные лодки, сети… Что теперь скалы и мели. Обычная забота мирного времени. О них даже не думают сейчас. Иные заботы отягощают ум. Достаточно бросить взгляд на секретную карту минных полей, и жуткое чувство подступает к сердцу: к норду, к зюйду, к осту – со всех сторон мины и мины. Плавающие и стоящие на месте, видные и невидные. Пробираемся осторожно, с волнением внимательно следя за лагом и постоянно проверяя курс, сличая магнитный и электрический компасы, ловя в секстант днем солнце, ночью звезды. Но на карте ведь только наши заграждения и найденные немецкие. А сколько не найденных? Где они? Быть может, наш тщательно проверяемый курс ведет нас к смерти. Об этом не хочется думать. Эти мысли все гонят от себя…

– Справа по носу плавающая мина, – кричит с мостика в люк сигнальщик.

– Проходим или надо менять курс? – спрашиваю я вахтенного начальника через люк и, узнав, что проходим, возвращаюсь к штурманскому столу.

– Иван Владимирович, будем расстреливать мину? – обращаюсь к командиру.

– Нет, не будем, – отвечает он, нервно смахивая с кожаной куртки соринку. – В таком месте останавливаться небезопасно, – это дежурный пост немецких подводных лодок. Нужно проскочить по возможности скорее. Поставьте на вахту лишнего сигнальщика, пусть смотрит в оба.

Командир говорит сухо и лаконически, только то, что нужно. Исполнив полученное приказание, я снял пальто и вошел в кают-компанию, где старший офицер и инженер-механик пили чай, изредка обмениваясь немногими словами.

Лодку начинало качать, а потому стол был утыкан палочками, между которыми стояли стаканы и прочая посуда. Только при таком устройстве можно было удержать на столе предметы. Впрочем, стаканы с чаем приходилось держать все время в руках, иначе чай из них выливался. Вестовой Сосунов, с трудом удерживая равновесие, хватаясь то за буфетный шкап, то за стол и стулья, подал мне наполовину расплескавшийся стакан чаю и поставил передо мной тарелку с сухарями, заткнув вокруг нее свободные палочки.

Мы сидели молча. Наш флотский юмор затих на время. Береговые темы не затрагивались вовсе. Мысли прикованы были к грядущему, жуткому и неизвестному.

Четверть часа спустя я вышел наверх и принял вахту. Погода была ясная, но ветреная. Волнение подынималось, но к вечеру, судя по барометру и менявшемуся направлению ветра, должно было стихнуть. Лодка твердо держалась на курсе, врезаясь длинным, тяжелым корпусом в волны, которые катились по всей палубе, омывая пушки и заплескивая мостик. В силу своеобразной конструкции подводных лодок мостик наш так мал, что приходится всю вахту стоять на месте, не имея возможности сделать даже трех шагов. Впрочем, это не было бы возможным и от качки. Приходилось держаться, обнявши перископную тумбу, и сосредоточенно глядеть вперед.

Принято думать, что вахтенный начальник коротает свое время в блаженных мечтах о невесте, о родных и знакомых, о береговых забавах и других утехах жизни. В данном случае этой идиллии, воспетой Станюковичем в его прекрасных рассказах, не существовало. Всякий, вышедший в море навстречу хитрому, притаившемуся врагу, решительно порывает с береговой жизнью и с самыми воспоминаниями о ней, ибо каждую минуту может произойти контраст, которого не выдержат никакие нервы. Внимание всецело поглощено морем, коварным, а не поэтическим, по вине врага.

На вахту в качестве добавочного сигнальщика для особо усердного наблюдения вышел сам боцман. Отрапортовав о принятии вахты, он сразу заговорил на злобы дня. О немцах, о минах, о непогодах и о том, что составляет обязательную тему у всякого боцмана – о своих прежних плаваниях. Болтовня его несколько утомляла, но в результате помогла достоять вахту, не скучая.