Банальная история

В Эллочку он влюбился летом, в деревне. Она была не умной, но красивой девочкой. Она в точности подходила под описание Дуина. Вздернутый носик, реденькие, мягкие золотистые локоны, забавная картавость, прореженная по-детски улыбка – все умиляло в ней Григория, мальчика на год старше. Ему тогда было шесть или семь лет, и он уже мечтал о любви. Первая невинно-детская любовь, как это часто бывает, разочаровала Григория. Эллочку маленький Гриша любил настолько сильно, насколько мог любить шести-семилетний мальчик. Он рвал для нее цветы, ловил в маленькие кулачки светлячков, в сачок – бабочек. Он был героем в ее глазах, влюбленным рыцарем, готовым на все ради одного лишь поцелуя принцессы-недотроги. Он влезал, ради Эллочки, на соседскую яблоню, срывал и перекидывал через забор самые сладкие, по мнению Эллочки, яблоки в деревне. Она довольно хрустела ими, пока Гриша боялся разбудить собаку, рвал штанишки, перелезая. За один чмок он выслушивал упреки матери, когда она штопала штанишки, стоял в углу, когда возвращался отец, гостивший у соседа, который, оказывается, все время стоял у окна и видел, как мальчишка воровал у него, но молчал, ведь помнил, какие пухлые щечки были у его жены Тамары, когда они были детьми. Однажды маленький Гриша и Эллочка пошли на речку, он надеялся побыть с ней наедине, но за ними увязалась Эллочкина подружка – толстая и некрасивая ровесница Григория. Солнышко грело, девочки лежали на траве, играясь солнечными зайчиками, пуская их в глаза маленькому Грише, который в одних трусиках и закатанной кофточке стоял по пояс в воде и вылавливал для Эллочки водоросли. Но вот незадача: Эллочка видела водоросли под водой, глядя с сухого берега, она видела, как они красиво переливались, колыхались; но, оказавшись на суше, в ручках маленького Гриши, они переставали блестеть и извиваться. Эллочка обижалась на Гришу, она чуть ли не плакала. Подружка ее, толстая девочка, говорила, что Гришка ломает водоросли, что он –нехороший мальчик, а в руках нехороших мальчиков водоросли не хотят танцевать (так дети называли колыхание водорослей). Сама толстая девочка в воду лезть отказывалась. Гришка, умный мальчик, уговорил Эллочку подождать, чтобы водоросли привыкли к суше, перестали бояться солнышка и детей (они верили, что водоросли – разумные существа). Эллочка согласилась, даже положила «своих новых питомцев» на мамин платочек, чтобы не потерять их в траве. Но вот вторая незадача: без воды, под солнцем и пристальным вниманием глупых детей, под натиском постоянных тыканий коротких пальчиков и палок, водоросли быстро высыхали и начинали неприятно пахнуть. Они пропитали запахом несвежей рыбы платок Эллочкиной мамы (который, как оказалось, Эллочка взяла без разрешения) и оставили некрасивое пятно на белом хлопке. Эллочку отругали и поставили в угол на целых пятнадцать минут! Это показалось Эллочке ужасным и несправедливым наказанием, поэтому она ни разу не навестила Гришу, который, просидев слишком долго в прохладной воде, а потом, будучи мокреньким на ветру, заболел и лежал в кроватке почти две недели. О том, что Эллочка с родителями уезжает домой, в город, маленький Гриша узнал от ее подруги, толстой девочки, которая принесла ему яблок, не таких сладких, как любила Эллочка, но вкусных.

– Эллочка не любила меня, – пробормотал Григорий. – Возможно, в этом все дело. Я открыл свое сердце, но ей нужны были только яблоки, побрякушки и водоросли… Я тут подумал: если все эти годы я не любил ни одну из тех женщин, что были со мной, но при этом делал все, чтобы уверить их в существовании любви, то… может ли быть так, что и они не любили меня? Чего стоило Людмиле сказать: «Я люблю тебя!»? Не помню, что б она плакала, когда я покинул ее, не помню, что б она вообще хоть что-то сказала или сделала. Ей было наплевать, она не любила меня. Возможно, формула любви проста: если ты не любишь, то и тебя не полюбят. Значит, меня никто никогда не любил…

Молчание в память о прошедших вхолостую годах и страдающем сердце. Лишь негромкие глотки Дуина и похрустывание костей кулаков Разина нарушали тишину.

– А как же Вера? – сквозь зубы спросил Разин. Его пальцы больше не сжимались в кулаки, он притягивал их за средние фаланги к ладоням, немилосердно давя на них до победного звонкого хруста.

– Думаешь, Бог поможет мне найти любовь? – фыркнул Григорий. – Я его не очень люблю, да и он меня…

– Да нет, ты не понял, я говорю про Веру, – терпеливо продолжал Разин, – Веру Носикову, мы же на одной улице жили, помнишь? В школе одной учились. Неужели забыл? – Хруст-хруст. – Вы с ней самого детства знакомы были. Неужели забыл?

– Нет-нет, я понял, о ком ты, но причем здесь Вера? – удивился Григорий.

– Она любила тебя.

– Что? Не-е-ет, – недоверчиво протянул Григорий. – Вера была моим другом, мы детьми еще были, играли вместе, дурачились. Я дразнил ее сначала, не помню, правда, за что и как, она плакала, пыталась всегда ударить меня, и… сладили как-то.