Банда Кольки-куна

Трое «уловителей» собрались снова. На сей раз в кабинете Филиппова на Офицерской, 28. Владимир Гаврилович зачитал последние сводки агентов: ничего существенного. В трактире «Муравей» на Большой Белозерской улице выпивали пятеро. Говорили про войну, показывали скабрезные японские картинки. Сыскной агент заметил их и вызвал полицию. Это оказались матросы с «Инкулы», те самые, которых интернировали. Были пьяны и потому сопротивлялись аресту, выбили околоточному зубы. Теперь пишут жалобы в прокурорский надзор: героям войны выпить не дают, налетают и тащат в кутузку… Неловко получилось.

— Наши не пьют, — сообщил Лыков. — Ищите их не в кабаках, а в чайных.

— Это почему? — удивился Герасимов.

Коллежский советник пояснил. Жандарм записал в памятной книжке и прокомментировал:

— Ну и задачка нам досталась. Может, они и к бабам не ходят, пока революцию не сделают?

— Насчет баб интересная мысль, — подхватил Филиппов. — Действительно, восемь здоровых мужиков, живут в чужом городе, без семей. Как они отправляют свои физиологические потребности?

— Надо публичные дома опросить, — глубокомысленно предложил Лыков. Начальник сыскной иронично хмыкнул:

— Глаз с них не спускаем. Все бендерши уведомлены, чтобы сразу сообщили.

— А одиночки?

— С ними сложнее. Десять тысяч — как их охватить?

— А на что мужики живут? — поинтересовался Герасимов. — Пособие они получили?

Владимир Гаврилович заглянул в свои записи:

— Трое в городе явились за пособием. Сажина и Куницына среди них нет.

— Вы их проверили? — оживился начальник ПОО.

— Вчера закончили. Некие Сыч, Киндяпкин и Лосев. Все из Седьмой Восточно-Сибирской дивизии, а наши партизаны из Четвертой.

— Ну и что? Могли в плену сговориться.

Лыков возразил:

— Пленные из Седьмой дивизии сидят в окрестностях Токио. А из Четвертой — на Сикоку.

— Они два месяца плыли на одном корабле, — продолжал настаивать подполковник.

Сыщики задумались и были вынуждены согласиться, что такая возможность существовала. Филиппов взялся еще раз проверить стрелков, уже основательнее. Затем покосился на коллежского советника и осторожно спросил:

— Алексей Николаевич, а что ваша агентура?

— Да, — подхватил Герасимов, — пусть агентура департамента тоже напряжется. Нечего ее беречь.

Надворный советник покачал головой:

— Я имел в виду личных осведомителей Лыкова.

— Это кто такие?

— Еще со времен Павла Афанасьевича Благово была заведена особая сеть.

Жандарм пожал плечами:

— Я не знаю никакого Благово.

Филиппов пояснил:

— Был такой вице-директор Департамента полиции. Я его не застал, он умер задолго до того, как я пришел в градоначальство. Слышал лишь отзывы, но зато необычайно лестные. Умнейший был человек. И учитель Алексея Николаевича.

Лыков слушал молча. Его отношения с покойным никого в этом кабинете не касались. А начальник ПСП тем временем продолжал:

— Когда Благово умер, его сеть осведомителей перешла к Лыкову. С тех пор о ней никто ничего не знает. Иногда Алексей Николаевич выдает такую, как сейчас модно говорить, информацию, что только диву даешься. Значит, сеть жива и работает. Так, Алексей Николаевич?

— Так.

Филиппов с Герасимовым переглянулись. Оба были опытные люди, и на секретной службе. Каждый имел на связи собственную агентуру, которую точно так же держал в тайне ото всех, и особенно от начальства.

— И что говорят агенты? — мягко полюбопытствовал жандарм.

— Пока ничего, — ответил Лыков. — И вообще, господа, вы преувеличиваете их возможности. Так, два десятка человек… У вас, Александр Васильевич, на порядок больше. Мои же не лезут в политику. Журналист, отставной почтовик, распорядитель билетов в театре… Парочка придворных средней руки…

Герасимов аж облизнулся — так ему хотелось присоединить осведомителей сыщика к числу своих. Но он понимал, что этого никогда не случится.

— И совсем ничего?

— Пока да. Скорее, Александр Васильевич, мы вправе ждать новостей от вас. Люди Кольки-куна активно агитируют. Они не могут не пересечься с эсерами или анархистами.

Подполковник пристально вгляделся в сыщика:

— Вы… имеете агентуру в моем ведомстве?

— Господь с вами! — открестился Лыков. А начальник сыскной обрадовался:

— Что, Алексей Николаевич угадал? Есть зацепка?

— Ну, если разве угадал… — недоверчиво буркнул жандарм, не сводя глаз с коллежского советника.

— Давайте, признавайтесь. Чего мы воду в ступе толчем? Эсеры или анархисты?

— Эсеры, — выдавил подполковник. — Алексей Николаевич, но вы вправду угадали? Или…

— Успокойтесь, Александр Васильевич. Тут простая логика и ничего более.

— Разрешите послушать вашу логику, прежде чем отвечу.

— Да запросто. Социал-демократы вряд ли придутся крестьянам по душе. Всякие «Союзы союзов» тоже — это говорильня для городских, которых мужики презирают. Остаются эсеры с их сильным влиянием в деревне, и анархисты. Теперь ваша очередь.

Начальник охранного отделения откашлялся, дернул себя за бородку и начал:

— В середине марта мы арестовали двадцать террористов — всю группу Макса Швейцера.

— Того, который по ошибке взорвал сам себя в «Бристоле»? — спросил Лыков.

— Да, того самого.

— Всех взяли?