Банда Кольки-куна

Азвестопуло сел и по привычке взъерошил волосы:

— И как же быть?

— Я познакомлю тебя с интересным дядькой. Сегодня вечером, часов так в девять, пойдешь со мной в один дом. Никому об том ни слова!

— А что за дядька?

— Расскажу по пути. А сейчас накатай отношение в адрес начальника штаба военного округа, от имени директора департамента. О разрешении на секретную операцию.

Машина закрутилась. Лыков завизировал письмо, Гарин его подписал, а шустрый грек отправился с бумагой к Трепову. Тот со своим уникальным положением был как нельзя кстати: будучи товарищем министра внутренних дел, он толкнул исполнение… сам себе, как начальнику войск столичного гарнизона. К вечеру разрешение штаба было получено.

Пока Лыков с помощником ехали на край города, Алексей Николаевич рассказывал Сергею о загадочном дядьке:

— Это человек из моей личной агентуры. Служит у меня уже пятнадцать лет. Зовут Игнат Прович Пятибоков. Бывший унтер-офицер лейб-гвардии Московского полка. Сняв погоны, Игнат Прович завел негласную контору по найму отставных нижних чинов. Кому-то из домовладельцев нужен надежный человек в дворники. Отставному генералу требуется денщик, казенный ему уже не полагается, и он подыскивает вольного. Участковый пристав рассчитывает достать порядочного городового. Контора с денежными оборотами ищет охранника. Все идут к Пятибокову. Понял?

— А-а… То есть для того, чтобы знать кадры и предлагать их, Пятибоков должен дневать и ночевать в полках. Репутацию нижних чинов отслеживать.

— Именно так. Вход Игнату Провичу в любую казарму свободный. Честь отдают, как генералу. Ротный фельдфебель с почетом угостит чаем или водкой. Потому как он сам когда-нибудь придет к Игнату за рекомендацией.

— Полезный дядька, — одобрил коллежский секретарь. — Но ведь не могли же пройти мимо такого человека ни сыскное отделение, ни охранное.

— Контора у Пятибокова негласная, нигде не числится. Слухи, конечно, идут — вся гвардия туда шастает, да что гвардия — весь округ. Игнат Прович ведет картотеку унтеров и исправных солдат. Встречается с ними, пока они еще на службе, беседует, составляет мнение. Человеку осталось полгода ходить под лямкой, а Пятибоков ему уж должность приискал. Охранное отделение его тем не менее в упор не видит. Отчасти потому, что слежка за военными наверху не поощряется. А Филиппов встречался с дядькой, к себе звал. Тот отказался. Боится за свое имя. Сыщиков у нас не жалуют; как узнают, что он с ними связан, — перестанут обращаться. Поэтому Игнат Прович дает по запросам Филиппова отдельные справки, и не более того. А по-честному работает только на меня, за вполне скромное вознаграждение. Потому что и ему иной раз нужно заступничество. Мало ли что? Дружба с Департаментом полиции не помешает.

— Теперь ясно. Вы полагаете, Пятибоков настропалит ротных фельдфебелей в частях тридцать седьмой дивизии и те ему донесут?

— Да. Если восемь штатских живут где-то возле полка, их видно. Фельдфебель может и не знать, он тоже большое начальство. Но взводные унтер-офицеры бок о бок с солдатами, от них не спрячешься.

— На это уйдет время.

— Разумеется, — согласился коллежский советник. — Дня три как минимум. А ты пока освойся в роли печника. Отличишь голландскую печь от шведской?

— Нет.

— Чтобы к концу недели отличал.

Отставной московец жил на Одиннадцатой линии Васильевского острова. Алексей Николаевич пояснил помощнику, что дядька снимает целый подъезд. Выдал замуж обеих дочерей, поселил их с зятьями подле себя и следит, чтобы не баловали…

Игнат Прович оказался мужчиной в возрасте, но еще крепким, с хитрым-хитрым прищуром из-под седых бровей.

— Это кто с вами? — вежливо поинтересовался он, завидев новое лицо.

— Мой помощник коллежский секретарь Азвестопуло.

— Сразу видать, что грек. Не иначе, срочное что?

— Как обычно, Игнат Прович. Прикажите ставить самовар, разговор будет долгий.

— Завсегда об эту пору самовар у нас горячий, — с достоинством ответил хозяин и крикнул через плечо: — Машутка! Три чашки на стол!

Первую чашку пили молча, с прихлебыванием и фырканьем.

— Хорош… — прошептал Лыков, вытирая платком пот со лба. Сергей молчал, изучал порядки в доме. Чувствовалось, что старик тут навроде тирана: все должно быть по нему.

Когда налили по второй, коллежский советник сразу стал рассказывать. Говорил он неспешно, четко, акцентируя самое важное. Хозяин кивал.

— Ищем восемь человек. Спаянные — вместе были в японском плену. Приплыли в мае на пароходе и по домам не разбежались, а поселились тут. Хотят сделать революцию.

— Почему до сих пор не взяли?

— Дважды пытались. В первый раз зацепили двоих. Так ихний атаман — кличка у него Колька-кун — взял бомбу и пришел с ней в участок. Отдайте, сказал, моих, а то взорву к чертям всю лавочку.

— И сам готов был погибнуть? — удивился Пятибоков.

— Точно так.

— М-да…

Еще похлебали чаю, потом бывший унтер небрежно спросил:

— И что, отпустили?

— Да. Я лично их под руки вывел и в экипаж усадил. Вместе с бомбой.

— М-да… Не в Тентелевой деревне тех двоих взяли?

— Вот старый черт! — улыбнулся сыщик. — Все-то ты знаешь, только притворяешься.