— Нет, конечно. Оставили парочку на развод. Чтобы не бегать потом, не искать заново.
Сыщики одобрительно кивнули — логика жандарма была правильная. Он ободрился этим и продолжил:
— И вот второго дня я получил сигнал, что эсеровские агитаторы кого-то сильно уговаривают. Надо, мол, кровь за кровь, смерть за смерть, сжечь всю столицу к бесам. Террор должен быть устрашающим, а значит, масштабным. Но там не соглашаются. Отвечают, что мужицкую кровь просто так лить нельзя, только барскую согласны.
— Наши! — стукнул кулаком по столу коллежский советник. Надворный согласился:
— Они, вшивобратия!
Герасимов дал им выговориться и продолжил:
— Сегодня ночью в Малой Яблоновке, это за Охтой, состоится встреча. Эсеры хотят-таки склонить ваших партизан к насилию.
— Где назначена встреча, известно?
— А то как же. В доме у мещанина Глущенкова, табельщика Александровского механического завода. Ровно в полночь.
Филиппов подошел к карте:
— Полюстровский участок. Далеко забрались ребята. У меня оттуда если что и поступает, то крайне редко.
— Там, как и всюду на окраинах, слабый полицейский надзор, — высказался Лыков. — Вот они и лезут подальше от чужих глаз.
— Совершенно верно, господа, — подтвердил подполковник. — Я посылаю туда десять человек во главе с офицером-розыскником. Хотите присоединиться?
— У меня в половине первого встреча с агентом, — сразу же отмежевался Филиппов.
— А я схожу, — выказал готовность к опасной операции коллежский советник.
— Вот и славно, — жандарм поднялся. — Жду вас без четверти одиннадцать в отделении.
Дом Глущенкова оказался в очень неудобном для захвата месте, на берегу реки Оккервиль. Слева возвышался забор фабрики масел и толя. При желании злоумышленники могли сигать хоть в речку, хоть через забор на фабрику. Офицер ПОО штабс-ротмистр Вильямсен, матерясь сквозь зубы, выставил частичное оцепление. В двух комнатах дома горел свет. Малый из арестной команды пробрался к окнам, послушал и вернулся.
— Так что, ваше благородие, три голоса разобрал.
— Мужские?
— Все мужские.
— Ну, пошли, — штабс-ротмистр мелко перекрестил живот, вынул из кобуры тяжелый борхард и первым шагнул в темень двора. Агенты и Лыков проникли следом, выстроились полукругом напротив двери. Все приготовились. Алексей Николаевич давно уже не участвовал в задержаниях и слегка мандражировал. Он не стал даже вынимать браунинг — стоял руки в брюки. Стрелять во вшивобратию не хотелось.
Сейчас начнется! Самый рослый из агентов вышел вперед, согнулся, готовясь снести дверь с петель. Но тут вдруг с луны сползло облако, и на погоне Вильямсена тускло блеснула галунная рогожка. И сразу из-за фабричного забора раздался знакомый голос:
— Лыков, падай!!!
Сыщик отреагировал мгновенно. С криком «ложись!» он бросился на землю. А вот остальные замешкались. И когда сбоку зачастил маузер, люди повалились, кто где стоял.
Как только выстрелы стихли — а террорист разрядил всю обойму, — за забором послышались торопливые шаги. Негодяй сделал свое дело и убежал. Алексей Николаевич и не думал его преследовать: он поднялся и осмотрелся. Вокруг него, едва различимые в сумерках, стонали люди. Сколько же пострадало? Он согнулся над тем, кто был ближе всех:
— Куда тебя?
— В ногу…
Из оцепления прибежали другие агенты, зажгли фонари и стали перевязывать раненых. Их оказалось всего трое — а сначала Лыков решил с перепугу, что перебили половину отряда. Раны тоже были не так страшны: всем угодило по ногам, в мякоть. Очевидно, что стрелок нарочно взял низкий прицел, чтобы не наносить тяжкого вреда. При желании со своей позиции, с десятизарядным маузером в руках, он мог натворить много бед…
Потрясенные охранники кое-как пришли в себя. Когда выяснилось, что они легко отделались, настроение у них улучшилось. Вот только ребята как-то странно косились на сыщика.
Штабс-ротмистр Вильямсен успел среагировать на команду коллежского советника и потому остался невредим. Его люди обыскали дом и, разумеется, никого там не нашли, кроме перепуганных хозяина с собутыльниками. Ближе к утру все возвратились на Мойку. Перебинтованные, сконфуженные, охранники больше напоминали инвалидную команду.
В час дня Лыков с Герасимовым были вызваны на доклад к Трепову. Генерал рвал и метал. С сыщиком он решил не церемониться.
— Скажите, коллежский советник, у вас уже появились друзья среди революционеров? Они вам подсказывают, что делать? Как там кричали ночью: «Лыков, падай»?
— Да, ваше превосходительство.
— Может, вы узнали и того, кто кричал?
— Некто Сажин, правая рука главаря Куницына.
— И что вы теперь намерены делать? Самому-то не стыдно?
Лыков молчал. А что на это скажешь? Но тут вперед выступил подполковник:
— Ваше превосходительство! Мои люди, бывшие на вчерашней операции, очень признательны коллежскому советнику Лыкову.
— Признательны? Да с какой стати?!
— Если бы не он, потери среди чинов отделения были бы намного серьезнее. Мы не заметили стрелка, упомянутого Сажина. Он занял позицию и фланкирующим огнем рассеял нас. В чем тут вина Лыкова?
— А предостерегающий крик?