Банда Кольки-куна

— Николай Егорович, давай продолжай. Хочу с твоей вшивобратией познакомиться. Ивана Сажина помню. Кстати, спасибо тебе, Иван, что предупредил тогда. И никого не убил, хотя и мог.

— На здоровье, — осклабился есаул.

— Вижу, как из-за чужих спин высовывается баталер Кизяков. Здорово, Зот!

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — гаркнул матрос.

— Еще вот с Булавиновым познакомился, — продолжил сыщик. — Но он не из седьмой роты. А кто из вас Василий Суржиков?

— Я, — выступил вперед ничем не примечательный мужик.

— А Михаил Чистяков?

— Это я, — протиснулся к столу блондин с прижатой к боку левой рукой.

— Что у тебя? Ранило?

— Шимозой нерв перебило, теперь не гнется, — пояснил бывший пленный.

Колька-кун удивился:

— Да ты, Алексей Николаич, весь наш кадр знаешь.

— Не весь. Вон того верзилу мне представь и рыжего, что у двери прячется.

— Верзила — это Иван Косолапов, а рыжий — Иван Бубнов.

— Иван Бубнов? — переспросил гость. — Есть такой человек в сыскной полиции градоначальства. Имеет классный чин! Не родственник твой?

Рыжий скривился:

— Не, среди фараонов родни не имеем…

Это прозвучало как оскорбление, но Лыков решил не обострять разговора. Он спросил Кольку:

— Чего это у тебя в команде одни Иваны?

— Потому что мужики, — отрезал атаман. Но тут же подобрел: — Вот только морячок у нас городской. Прибился на пароходе, ну и взяли к себе.

— Ага! — влез Кизяков. — Пока два месяца теллапупию грызли, подружились.

— Что грызли? — не понял Алексей Николаевич.

— Теллапупию. Рыба такая.

— Сам ты теллапупия, — рассмеялся сыщик. — Рыба называется тилапия.

Он балагурил, а сам при этом мысленно составлял приметы людей.

— А зачем к нам все-таки сыщик явился? — неприязненно спросил от окна Булавинов.

— Да он полицию привел, нас арестовать чтобы, — пояснил атаман.

Все сразу загалдели.

— Тихо! — скомандовал сыщик. Но на него тут же наскочил Косолапов:

— Ты тута не кричи, мы таких начальников еще в Маньчжурии в гробу видали!

— А себя не хочешь в гробу увидать?

Вшивобратия враз умолкла.

— Надо будет — и умру, — ответил парень. — За правое дело не жалко.

— Не торопись на тот свет, даже за правое дело, — серьезно сказал коллежский советник. — Я сюда для того и пришел, чтобы жизни ваши спасти. Там двадцать пять вооруженных чинов Петербургского охранного отделения. А в помощь им вызваны городовые Петергофской наружной полиции. Всего наберется с полсотни штыков.

Люди слушали и мрачнели, кто-то стал высматривать облаву в окно. Алексей Николаевич продолжил:

— Крови на вас пока, слава Богу, нет. За агитацию много не дадут. Самое серьезное наказание грозит Николаю Егорычу — за то, что пришел с бомбой в полицейский участок. Там тоже все остались живы, но каторга атаману обеспечена, тут деваться некуда.

Сажин фыркнул:

— Не дадим!

— Тебе, Иван, бояться не стоит. То, что ты стрелял в жандармов из-за забора, недоказуемо. Я твой голос узнал, но на суде скажу, что это был не ты.

— Вот спасибо, твое высокоблагородие… Засунь себе свое одолжение в одно место!

Колька-кун обвел товарищей взглядом:

— Что скажете? Сдадимся али как?

Те молчали, припав к окнам.

— Их там как вшей на гашнике… — пробормотал Суржиков. — А у нас на всех маузер и наган.

— Еще бомба есть, та самая, — напомнил баталер.

— Ну это разве себя подорвать, — тихо возразил сухорукий Чистяков.

— Скажи, Лыков, — обратился к сыщику есаул, — а что будет, если ты к ним не выйдешь?

— То есть если вы меня тут сложите?[45] — спокойно уточнил тот.

— Вот-вот.

— Ну, если я через два часа не вернусь, сюда придет мой помощник, веселый грек по фамилии Азвестопуло.

— Это он тут давеча шлялся, печи смотрел? — оживился атаман.

— Да.

— То-то я гляжу: он зенками туда-сюда, туда-сюда… Шпион твой?

— Не шпион, а помощник. Я его на сыщика учу.

— Сыщики и есть шпионы, — махнул рукой Куницын.

Беседа принимала опасный оборот. Бывшие пленные смотрели на Лыкова враждебно. Сажин зловещим голосом продолжил расспросы:

— Ну а если и грек твой обратно не выйдет? Что тогда?

— Тогда охранники начнут штурм.

— Ага. Пусть попробуют. У меня к маузеру еще четыре обоймы есть, мало не покажется.

— И что дальше, Иван? Ну убьешь ты пять или даже десять человек. Патроны кончатся. Все равно вас возьмут. Только теперь на вшивобратии будет кровь. Согласно положению об усиленной охране, всем смертная казнь. Лучше от этого кому?

— А ты что предлагаешь, сдаться без боя?

— Да. Нет другого выхода, понимаешь?

— Нам сдаваться нельзя, — твердо вмешался Колька. — Нам бороться надо.

— Как бороться? Ты ведь был на войне. Представь, что вас окружили. Выход один — плен. Ты же сдался тогда в бою?

— Сдался, — кивнул атаман. — Я тогда другой человек был. И за вашу барскую власть чего мне было жизнь отдавать? Теперь же иное дело.

Все опять замолчали. В воздухе повисло что-то тяжелое, угрюмое. Но атаман повернул вдруг разговор по-своему:

— Значит, говоришь, два часа у нас есть? Пока твой грек не постучался.

— Два, может, чуть меньше.

— Тогда посидим, покалякаем.