Банда потерпевших

– Нет сейчас чистых людей, мама. Поэтому и принципа такого давно уже нет. Как можно жить чисто, когда кругом одна грязь? Как можно жить в одном времени по принципам другого времени? О чем мы говорим! Сейчас вообще нет никаких принципов. Никаких, понимаешь?! Никаких!

Я никогда ещё не говорил с мамой на повышенных тонах. А сейчас на меня что-то накатило, я не владел собой. Тебя может, кто угодно не понимать – это терпимо. Но когда не понимает мать – невыносимо.

Гультяев

Я растерялся. Звонить или не звонить Петровичу? Если заколебался, значит, не хотел больше помогать ему. Наверно, какую-то роль в этом сыграла моя болезнь. У меня вдруг мелькнуло, что если позвоню, то никогда уже не вылечусь. Высшая сила наказала меня, но эта же сила может и простить. Что-то в этом роде пронеслось в голове.

Но страх перед Пряхиным никуда не делся. Если он узнает, что Ваня приходил, а я не сообщил, то расценит это, как предательство. Но, может быть, это вовсе не Ваня? Сомнения можно было убрать очень просто – спуститься вниз и глянуть, кто в беседке.

Клава

Гультяев вышел из подъезда и направился прямиком в мою сторону. Я вытащила из сумочки «берету» и сняла с предохранителя. Если сутенёр попытается меня схватить, я выстрелю в него.

Я не могла подпустить его совсем близко. Когда он только приблизился к беседке, я сказала ему:

– А ну, стоять!

Он разглядел у меня ствол и слегка приподнял руки.

– Стою, Клавуль, стою.

Я спросила, чего ему надо, зачем вышел. Он ответил, что хотел убедиться, я это или не я..

Он хотел вернуться в дом. Я сказала, чтобы не дёргался. Я набрала Ваню.

Ваня сказал, что сейчас выйдет. Он спустился через считанные секунды.

Я спросила у Гультяева, какие у них планы в отношении нас. Подонок сказал, что он по горло сыт тем, что было. А у Пряхина планы серьёзные. Деньги теперь у него, осталось убрать нас.

То, что он сказал правду, было ему в плюс. Но всё равно за ним должок. Я не могла так просто простить ему то, что он вытворял с Элей.

– Ну что? – сказала я ему. – Отстрелить тебе одно место?

– Стреляй, – отозвался Гультяев.

– Иди, – сказал Ваня.

Гультяев, вжав голову в плечи, побрёл к подъезду. Он словно ждал выстрела в спину. Если боялся, что мы можем выстрелить в центре Москвы, значит, боялся по-настоящему. Мне это понравилось.

Мы с Ваней забылись и пошли к метро молодым шагом, как обычно ходим, без грима. Со стороны это, наверное, выглядело забавно, и здорово бросалось в глаза.

Неожиданно задние дверцы иномарки, ехавшей по другую сторону дороги распахнулись. Выскочили Пряхин, Гера, Корзун, Шепель

Пряхин

Я спинным мозгом чуял, что они появятся здесь. Гультяев и его команда были, по сути, переведены на казарменное положение. Я только на время забрал Корзуна и Шепеля (они мне понадобились как понятые), и привёз обратно.

Мы выскочили из машины с «макаровыми» наизготовку. Корзун и Шепель, принялись выворачивать Ване руки. Завязалась борьба. Мы с Герой были уже рядом.

В это мгновение раздался выстрел. Шепель упал на тротуар лицом вниз. Через секунду ещё один выстрел. Свалился Корзун. Стреляла Клава. Ваня схватил её за руку. Они побежали с улицы во двор. Мы с Герой начали преследование. Но старались особенно не сближаться.

Они побежали как-то странно, не в глубь двора, а по двору, мимо домов, параллельно улице. Мы бежали следом, не теряя их из виду. И здесь они сделали то, чего я никак не ожидал. Они вернулись на людную улицу и побежали к тому месту, где мы их прихватили. Я понял замысел Вани только тогда, когда они поравнялись с моей машиной.

Я даже не выключил мотор. Так был уверен, что на этот раз они никуда не денутся.

Они запрыгнули в мой «форд-мондео», и Ваня дал по газам перед самым моим носом.

Глава восьмая

Клава

Мы доехали до светофора, свернули направо, вкатили в какой-то двор. Это был район, где Ваня провёл детство, он знал здесь все закоулки. Он достал из багажника пассатижи, закрыл машину, и мы куда-то пошли. Мы очутились перед старой, ржавой «волгой» со спущенными шинами. Ваня присел спереди, потом присел сзади. В его руках появились номера.

Вернувшись к машине Пряхина, он в считанные секунды снял номера и привинтил снятые с металлолома. У меня от страха подгибались ноги, но я успевала любовалась им. Я любовалась и обижалась одновременно. Какого черта он меня не похвалит? Я только что спасла его. Правда, при этом спасла и себя, но не буду же я сама себя хвалить!

Мы ехали по ночным улицам. Из машины Москва смотрится ночью лучше,

чем днём. Ваня молчал.

– Я что-то сделала не так?

Ваня молчал.

– Мне надо было дождаться, когда тебя скрутят?

Ваня молчал.

– Какого черта ты не отвечаешь? Я с тобой разговариваю! – закричала я.

Ваня наконец-то отозвался:

– На этот раз ты стреляла при свидетелях, понимаешь ты это или нет? Не знаю, как ты, а я думаю, что мы будем говорить на следствии, а потом на суде. До сих пор тебе трудно было что-то предъявить, а теперь… На очной ставке Корзун с Шепелем тебя ни с кем не перепутают.

Я совсем разозлилась, но молчала. Ваня добавил с досадой:

– Ну и мама… она наверняка слышала выстрелы.