Банда возвращается

Степан занимался обработкой микропленок. Услышав, что к нему посетитель, он выглянул из-за аппаратуры.

— Что, Вика?

— Я вчера пленку передавала, у тебя не осталось снимка? — глаза Виктории так и источали флюиды. — Нужно будет опрос возможных свидетелей провести.

Степан обалдело смотрел на Викторию; кажется, он никогда не видел ее такой:

— Так у шефа возьми, у него много.

— Забыла, и он не вспомнил. А второй раз возвращаться не хочу, там война и немцы.

Степан пошел к корзине для бумаг.

— Могу себе представить, — посочувствовал он, роясь среди мусора.

Виктория осмотрелась; она вся цвела:

— Вам тут хорошо, тихо.

— Ну да, — подтвердили компьютерщики. — Больше суток не сменялись…

— Да, у нас тоже завал.

Ждать ей пришлось недолго.

— Вот, Вика, есть вполне приличный в браке. Эта полоска тебе не помешает, — Степан протянул ей фотографию Смоленцева с незнакомым мужчиной в «Александре». — Если хочешь, могу ее даже отрезать…

Виктория как бы без всякой задней мысли разгладила на бедре слегка помятую фотографию:

— Не надо. И правда, не мешает.

У бедного Степана слегка покраснели уши, когда он наблюдал, как ловко девушка разглаживала бракованную фотографию на своем прекрасном бедре.

— Знаешь, кто это? — в последний раз рискнула Виктория.

— Слышал, Липкин, — с явной неприязнью к этому самому Липкину ответил Степан. — С тебя банка пива, — и парень, вздохнув, вернулся к своим делам.

— Заметано, — Виктория скрылась в дверях.

Теперь — все, надо идти на доклад к Кожинову.

«Липкин, — крутилось у нее в голове. — Семен Липкин, мэр Ульяновска, коммунистического заповедника, и одно из первых лиц в КПРФ».

Легкой походкой, ставя шаг от бедра, Виктория Макарова шла по коридору…

Александр Бондарович, 12 часов дня, 24 марта 1996 года, камера для допросов в Бутырках.

Ждали недолго. Когда Бондарович появляется в сих пенатах один, ему приходится дольше ждать. А генерала Щербакова боялись…

С мерзким скрипом открылась дверь в камеру, выводящий скомандовал:

— Заходи.

В дверях показался альбинос.

Если бы Александр Бондарович видел его вчера вместе с Викторией в кабинете Кожинова, то непременно заметил бы, как по сравнению со вчерашним днем Глушко постарел; выглядел подозреваемый плохо: помятая одежда, длинные белые волосы лежат на плечах лохмами, под глазами залегли черные круги, на подбородке вылезла неопрятная белая щетина…

Глушко остановился, затравленно озираясь по сторонам и не решаясь достать из-за спины руки. Позе заключенного при конвоире его, видимо, уже обучили твердо.

Сопровождающий бодро отрапортовал:

— Товарищ генерал, подследственный Глушко по вашему приказанию доставлен.

Щербаков поморщился от этого крика:

— Идите.

Когда конвоир удалился, закрыв за собой скрипучую дверь, генерал указал подследственному на стул:

— Садитесь, Глушко.

Арестант занял свое место перед лампой, высветлившей его морщины.

Бондарович сел сбоку от стола.

Щербаков, как положено, решил представиться подследственному:

— Допрос сегодня ведут офицеры ФСБ, входящие в объединенную следственную бригаду, генерал Щербаков и майор Бондарович, — пока говорил, он изучал альбиноса внимательным холодным взглядом. — Вы знаете, кто с вами работал вчера?

Глушко поежился под его взглядом:

— Служба безопасности Президента… А вы другое ведомство? Понятно. Значит, все сначала.

Бондарович заметил на это:

— Вам еще придется отвечать помногу раз на одни и те же вопросы, такова работа подследственного.

— Работа?

— А вас удивляет это?

Глушко нервно пожал плечами:

— Пожалуй, в нашей стране ничему не стоит удивляться. Были времена, когда безвинных арестовывали миллионами…

Генерал Щербаков счел необходимым прояснить ситуацию:

— Вам предъявлено обвинение в убийстве Виктора Смоленцева. Хотите что-нибудь заявить по этому поводу?

Бледное лицо Глушко вытянулось:

— Я всю ночь заявлял по этому поводу: я не убивал Виктора, даже не разговаривал с ним, не тащил тело в туалет, не ломал ему шею. Я встал с кресла, когда Смоленцев вошел, потушил сигарету и вышел. Все! — по мере того, как подследственный говорил, голос его становился все громче.

Щербаков строго сдвинул брови:

— Спокойно, Глушко. Криком делу не поможешь. А разобраться в этом деле в первую очередь — в ваших интересах… — он переложил с места на место приготовленные заранее листки. — Будем считать, что на изрядную часть наших вопросов вы уже ответили, так что времени мы сэкономили порядочно. Остальное время давайте потратим на деловую беседу.

Глушко обиженно поджал губы:

— О том, как меня угробить?

Щербакову совсем не нравился его тон:

— Давайте сразу договоримся. Мы будем исходить из того, что нас интересует именно ваша версия, что мы вам полностью верим.

— Презумпция невиновности? — щегольнул альбинос с едкой ухмылкой; он был явно настроен встречать в штыки всякого представителя власти; должно быть, Кожинов накануне пропустил-таки его через мясорубку.

Генерал проявил выдержку: