Банда возвращается

— Вот и давайте проработаем вашу версию в подробностях. Ведь важно и ваше видение. А мы потом найдем время и проверим версию на прочность.

Глушко вдруг начал ерничать:

— Покуда меня самого проверяют на прочность. Вчера уже были проверяльщики… И потом… вы думаете в этих стенах профилакторий? — он судорожно проглотил слюну. — Повеситься, что ли? Такой вариант всех устроит?

Щербаков взглянул на него хмуро:

— Самоубийство подследственного в таком громком деле — верное разжалование начальнику тюрьмы. Так что стеречь вас от таких действий будут внимательно, будьте уверены. Без разрешения головы не повернете.

Глушко, видно, еще не задумывался об этом:

— Значит, и подохнуть не дадите.

— Не раскисайте, вы всего один день в камере.

— Спасибо, успокоили, — у подследственного в глазах блеснуло отчаяние.

Бондарович решил вернуть разговор в рамки интересующей темы:

— Кто был в коридоре, когда вы вышли из курительной комнаты, оставив в ней Смоленцева?

Глушко постарался взять себя в руки:

— Не помню… Кажется, никого.

Генерал Щербаков пытался помочь:

— Вспоминайте, Глушко, восстанавливайте события в памяти, как картину… Вы выходите и идете по направлению к пропускному пункту. Направо вы вряд ли посмотрели, но кого вы видите перед собой?

Глушко оценил участливое отношение генерала и несколько успокоился:

— Коридор был совсем пустой. В холле стояли какие-то мужчины…

Щербаков заметно оживился:

— Сколько?

— Двое… — подследственный напряг память. — Да, пожалуй, двое…

Бондарович сделал отметку в блокноте:

— Как они выглядели?.. Я понимаю, что такие мелочи не всегда запомнишь; особенно, если только что встретил в курилке человека, с которым — «в контрах»… Но ведь сама обстановка — Кремль все-таки. Не думаю, что вы в Кремле частый гость…

Глушко пожал плечами:

— Пожилые, в хороших костюмах…

Щербаков зацепился:

— Опознать сможете?

— Вряд ли.

Генерал Щербаков перевернул очередной лист бумаги:

— На проходной кто-нибудь был?

— Да, человека три. Не помню в точности, они о чем-то разговаривали…

Но Щербакова интересовало другое:

— Они смогут подтвердить, что вы выходили в одно время с ними?

Глушко ответил как-то подавленно:

— Вряд ли…

Бондаровича озадачил такой ответ:

— Ну, почему, у вас характерная запоминающаяся внешность. Я бы непременно запомнил.

Глушко равнодушно пожал плечами:

— Тогда может быть. Хотя, насколько я помню, они на меня не смотрели прямо.

— Что ж из того! Чтобы узнать человека, не обязательно смотреть на него прямо. Бывает достаточно и так называемого бокового зрения…

Тут Щербаков заметил со вздохом:

— Если быть откровенным, это вряд ли вам поможет.

Подследственный насторожился, посмотрел на генерала вопросительно.

Щербаков продолжал:

— Дело в том, что по прикидке, — хотя следственный эксперимент еще не проводился, — на все действия преступника потребовалось очень мало времени: минута-полторы-две. Это играет против вас, алиби обеспечить очень трудно.

— Понимаю, — Глушко явно был утомлен и, должно быть, воспринимал все, как в тумане.

Александр вспомнил:

— Что за ручку вы потеряли в Кремле?

Глушко вздрогнул:

— Я вообще не понимаю, при чем тут ручка. Мне и вчера с этой ручкой все мозги съели… Я не заходил в туалет, ручка лежала у меня в нагрудном кармане пиджака. Чушь какая-то!.. — подследственный отвернулся, желая хоть так успокоить нервы.

Но Бондарович проявил некоторую дотошность:

— Что она из себя представляла? Вы могли бы ее в двух словах описать?

Глушко уже справился с собой:

— Обычная, не очень дорогая ручка, — он на секунду прикрыл глаза. — Ручка с надписью «КАРЕ», — название моей студии, — шелкографией выполнена. Я как-то заказал таких пару десятков, сейчас модно. Некоторым сотрудникам раздавал — в качестве презента. Такие мелочи людям всегда приятны… Разве вам никто не дарил ручек?

Генерал Щербаков кивнул:

— Хорошо, оставим этот вопрос. В чем, скажите, кроется причина ваших разногласий со Смоленцевым? Вы же понимаете, тут усматривают мотив.

Глушко слегка покраснел — скорее от злости, чем от какой-то неловкости.

Генерал подтолкнул:

— Ну говорите же. Молчать не в ваших интересах.

— Он выставил меня с работы и поставил в трудное положение. У меня крупный правительственный заказ, а я работаю на дерьмовом оборудовании или плачу бешеные бабки за аренду хорошего.

Щербаков записал пару строк:

— Расскажите подробнее.

Но подследственный почему-то молчал.

Бондарович взялся помочь ему:

— Вы злоупотребили его доверием, как утверждают в «Молодежной»?

Глушко прямо-таки вспыхнул:

— Это они так считают…

Щербаков оторвался от своих записей:

— Хочу предупредить вас: когда мы будем проверять ваши показания, каждое слово не правды будет подрывать ваше положение, — он сделал значительную паузу. — Нас не интересуют, Глушко, ваши шалости с деньгами. Пусть ими занимается налоговая полиция. Здесь речь идет об обвинении в убийстве. Это посерьезней. Помогая нам, вы поможете себе…

Глушко уставился взглядом куда-то под потолок:

— Смоленцев обвинил меня в присвоении рекламных денег и еще в работе «налево» на оборудовании «Молодежки». Но это — фактически, если без эмоций…

Щербаков уточнил: