Бандерша

Конечно, глотать дорогущий коньяк стаканами и закусывать изысканный французский напиток нарезкой любительской колбасы с плавленым сырком – это что-то с чем-то. Но я хотела бы посмотреть на того, кто попробует нас осудить!

Упыри притихли. Только сопение доносилось из густого сумрака.

Выпили по второй. Без тостов. По-рабочему.

Человек Паровоза, тот, что повыше, взял бутылку, посмотрел, сколько осталось и сказал, как отрезал:

– Это на потом оставим. Прочиститься от гнили!

Улыбнулся, посмотрев в сторону своих будущих клиентов. В полумраке как-то очень недобро смотрелись золотые зубы у исполнителя.

А «сумрак» совсем затих.

– Ты сама оттянуться хочешь? – спросил у меня «командир», поставив бутылку на стол.

Мы подошли к этим двум уродам. Они затравленно смотрели на нас. Даже в темноте можно быдло понять, что поработали над ними от души. Морды избитые, в свежих ссадинах. У Шпинделя левый глаз так и вовсе заплыл.

Хотела ли я оттянуться? Очень! Не зря тяжелые ботинки надела.

Но сейчас, глядя на эту жалкую кучу человеческих отбросов, желание куда-то исчезло. Нет мне не стало их жалко. Какая уж тут жалость? На меня накатила волна брезгливости, словно снова я ощутила их жирные липкие руки на своем теле, жадное гнилое дыхание и мерзкое сопение в ухо!

И когда я уже была готова от всей души пнуть любому из этих по дебильной морде тяжелым «гриндерсом», мне вдруг стало не по себе от того, что я пусть и косвенно, но прикоснусь к этой кучи дерьма! Домой не дойду – придется ботинки выбросить, потому что они касались этой помойки рода человеческого!

И такое охватило меня омерзение, что даже во рту почувствовала горечь. Я собрала её и плюнула. В их сторону. Попала на Мокрого. Он вздрогнул, словно в него влетело что-то тяжелое. А густая слюна повисла на щеки и очень тихо сползла вниз. Вытереть он ей не мог. Не только потому что руки связаны. Просто боялся пошевелиться!

– Ну и правильно! – одобрил золотозубый.

Мы отошли от пленников.

– А вы болезные, быстро встали и вышли в центр, – приказал Паровоз.

От дальней стенки послышалось кряхтение – двое отморозков пытались быстрее встать, чтобы выполнить приказ. Но с завязанными руками сделать это было не легко. Только страх вершит чудеса! Уже через пару минут, «сладкая» парочка стояла под тусклой лампой. Они сутулились, то ли от ужаса, который исходил от них вместе с вонью, то ли от того, что их до того хорошо отметелили. Скорей всего и от того, и другого.

Мой плевок по-прежнему висел на щеке Мокрого. Видок у него стал еще более гадким. Но мне было приятно смотреть, что этих гаденышей опустили ниже плинтуса. И это только начало!

Второй мордоворот из команды приглашённых Паровозом подошел к парочке обошёл их, презрительно глядя на те жалкие остатки приблатнённых «орлов», которыми они хотели казаться еще утром, а потом резко достал из кармана большой нож! Это был большой армейский штык с зазубринами.

Мокрый и Шпиндель онемели.

– Не надо… – я так и не поняла, кто из них прохрипел это…

– Пасть закрыли! Я никому не разрешал здесь блеять! – рявкнул мордоворот.

Он сделал шаг к парочке и словно пырнул ножом. Я сама даже вздрогнула.

Но никто не упал. И кровь не брызнула.

Просто у Шпинделя вдруг освободились руки.

Еще движение, и Мокрый тоже получил свободу.

Мне показалась, что у этих идиотов даже появился в глазах проблеск надежды. Но именно показалось – при тусклом свете этого не понять.

Они переминались с ноги на ногу и растирали затекший руки.

– Теперь всё это снимайте! – нож качался снизу, показывая словно указка на штаны было обрадовавшихся пленников.

– Чё? – испуганно ёкнул Мокрый с моим плевком на щеке. Он так и не утерся.

– …Через плечо! Понятки прочистить? Так это просто! – и нож мгновенно был перехвачен обратным хватом и оказался на уровне груди. Там, где на толстой цепи висел массивный крест. Из указки нож снова стал боевым оружием. Даже полный олух сразу понял бы, что владелец армейского штыка знает, что такое ножевой бой!

Поняли и эти уроды. Они торопливо стали расстёгивать свои штаны, путаясь с ремнями, дёргая молнии. Наконец их тряпичные самостроченые джинсы лежали на полу. Они хотели их совсем снять, но «боец» с ножом остановил их. Его оружие снова стало указкой.

– И это тоже, – острый конец оружия снова стал указкой, которая дергалась вверх-вниз, указывая на грязные трусы в нелепый оранжевый цветочек… Оранжевый цветочек – это ж надо такое придумать!

Шпиндель и Мокрый стянули и трусы, уставившись в пол!

Умереть и не встать! Они стеснялись. Эти сволочи, которые бесстыдно лапали меня и распяли – вдруг засмущались. Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться! Они еще и свои гнилые отростки руками прикрывают.

– Ты, – золотозубый показал на Шпинделя, – вылизывай у него!

– Что? – испуганно спросил Шпиндель с ужасом глядя на нож.

– А все, – ответил его хозяин. – Сзади, спереди. Что бы всё блестело, как у кота… Ну эти… Яйца…

Бойцы Паровоза заржали. Смех этот был совсем не добрый. Двум отморозкам со спущенным бельем не сулил ничего веселого!