Бандитская Россия

На сахалинской каторге существовали также сухарики, готовые за вознаграждение выполнять чужую работу или даже брать на себя чужие преступления. Очерки о Сахалине оставил известный журналист и писатель Влас Михайлович Дорошевич, побывавший здесь в 1897 году. Взгляд журналиста показался современникам поверхностным, но именно с ним обитатели каторги охотно делились тем, что бередило их души. Московский убийца Николай Викторов не может прийти в себя от содеянного. Семь лет назад в припадке пьяной ссоры он убил свою сожительницу и, изрубив труп, отправил его по почте в корзинке. «Господи, как глупо все было! - говорит он теперь. - Если бы все вернуть. Ну и спать иногда тоже боязно»[41]. Одесский вор Верблинский судился не менее 20 раз и знает все тюрьмы России, как заядлый путешественник знает первоклассные отели. На каторгу он попал за то, что силой добился того, чего обычно добиваются любовью, - «и не то чтобы она мне нравилась, а так - недурна была». Одессит Шапошников судился за участие в банде Василия Чумака. Из отчаянного головореза он преобразился здесь в самоотверженного защитника всех угнетенных и обиженных. Шапашников обличает начальство даже в тот момент, когда получает на «кобыле» очередную порцию розог: «А все-таки с таким-то вы нечестно поступили, - кричит он. - Нас наказывать сюда прислали, а не мучить».

Убивший в Ростове Нахичеванского архимандрита Тимофей Паклин принадлежит к тем, кого принято называть врожденными убийцами. Родом он из казаков и чрезвычайно гордится этим. Самоучкой выучился читать и читал исключительно про разбойников. Известность получил в Ростове, где за ним гонялась полиция. Специальностью Паклина были ночные грабежи, где бы что ни случилось, все валили на него. «И чем хуже шла молва, тем хуже я становился. Любил иметь дело с людьми образованными - купцами, священниками: ни шума, ни скандала, сами укажут, где деньги лежат, жизнь-то дороже. Архимандрит оказался человеком непонятливым».

Поляк Пазульский считал себя аристократом каторги. Он был атаманом трех разбойничьих шаек и, по собственным словам, «творил чудеса».

Его жизненное кредо достаточно незатейливо: «У человека есть деньги, он и наслаждается, а у тебя нет денег, ты не наслаждайся». К убийствам Пазульский прибегал в крайних случаях, «если уж человек сам лезет. Его урезониваешь, а он лезет».

Зато Антонова по прозвищу Балдоха с полным основанием можно назвать плебеем каторги. В шайке свирепствующих в Замоскворечье разбойников Балдоха был специалистом-душителем. На его счету 11 загубленных душ; вспоминая их, Балдоха загибает корявые пальцы и обыкновенно сбивается со счета.

Видел Дорошевич на Сахалине и Соньку Золотую Ручку. Местный фотограф нажил себе целое состоянии на продаже карточек знаменитой преступницы. Особой популярностью у приезжающих сюда иностранцев пользовались снимки, которые инсценировали сцену заковывания Соньки в кандалы. Её выводили во двор, устанавливали декорации: наковальня, кузнецы с молотами…

Чехов, посетивший Сахалин в 1890 году, увидел Соньку седеющей женщиной с помятым старушечьим лицом. «Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у неё мышиное».[42] Перед Дорошевичем сидела несчастная женщина, которая плакала о своих детях. Возможно, хитрая Сонька просто дурила журналисту голову, но ему показалось, что «глаза у неё остались все те же - бархатные, чудные, выразительные», и он проникся невольным сочувствием к авантюристке, которая после долгого ношения кандалов с трудом владела левой рукой, что служило здесь предметом мрачных каламбуров.

Итоги русской уголовной статистики за 1874-1894 годы, опубликованные Е. Н. Тарновским, давали возможность убедиться в том, что «за двадцатилетие нравственное состояние общества… несколько изменилось к худшему». Пока монархические издания сетовали на «материальное и духовное оскудение народа», что, по их мнению, являлось главной причиной роста преступности, в стране назревала революционная ситуация. Идеи народников были подхвачены эсерами. Под чутким руководством Азефа, успешно совмещавшего пост главы боевой организации с работой в полиции, с 1905 по 1907 годы в России было проведено 204(!) террористических акта. Эти идейные убийства, которые совершались с целью глобального изменения государства, были страшнее разбойных деяний Кудеяра и Разина.