Бандитские повести [СИ]

— Вера! — шептал я на ухо своей соседке. — Выходи за меня замуж!

— О-о, напился! — смотрела она на меня смеющимися глазами.

— Я серьёзно, — тянулся я губами к её щеке. — Я тебя люблю. Выходи за меня замуж.

— Отстань! — отталкивала меня Вера.

— Я хочу, чтобы ты была моей женой! Будь моей женой!

— Ну, Иван, блин, задолбал уже!

Я опять слышал смех. Мне протягивали бутылку, я жадно лакал из неё жидкость. Потом опять случилось затемнение.

— Ты живой? — спрашивал меня кто-то.

Я сидел у колеса, прислонившись к автомобилю. Мы находились в лесу — по крайней мере я видел вокруг только деревья.

— Живой, — кивнул я.

В салоне происходило какое-то движение, слышался смех и визг.

— Трахаться будешь? — спрашивал меня человек.

— Буду, — твёрдо сказал я.

— Ну так вставай, а то тебе не достанется.

Я с трудом поднялся на ноги. Они держали плохо, ужасно плохо держали они меня. Голая Вера стояла прислонившись руками к багажнику и недовольно смотрела на меня.

— Да он пьяный в жопу! — долетели до меня звуки её голоса. — Ещё заблюёт меня.

— Да ладно ты, Вер, брось! — сказал человек, будивший меня, и я понял, что им был тот парень, сидевший за рулём, чьё имя я так и не мог вспомнить. — Дай уж пацану, жалко тебе что ли.

Вера напряжённо молчала.

— Давай, давай, — подтолкнул меня парень в спину.

Я сделал несколько шагов к Вере. На заднем сиденье автомобиля между разведённых ног вздымалась чья-то голая задница — я догадался, что задница принадлежала Паше.

— По быстрому, — бормотнула Вера и нагнулась.

Передо мной маячили её ягодицы, расставленные ноги — протянув руку и проведя по коже, я убедился, что всё происходит на самом деле. Я схватился за ремень и лихорадочно принялся его расстёгивать.

— Не стоит у него! — смотрела на меня через плечо Вера.

— Сейчас, сейчас! — говорил я. — Сейчас всё получится.

Ноги всё же не выдержали, и я осел на землю. Подняться сил не было.

— Вера! — шептал я, отрубаясь. — Выходи за меня замуж!..

7

Огород Самойловых находился на самом крайнем массиве, у реки. Почти час приходилось добираться на автобусе до конечной остановки, а после этого ещё минут двадцать пилить по грунтовой дороге до небольшой и уже слегка покосившейся будки. Огороды у нас называли будками и в этом состояла немалая доля правды — в конце семидесятых и начале восьмидесятых, когда участки под огороды выдавали работникам местных предприятий, никто и не мечтал о строительстве больших благоустроенных коттеджей, все строились на скорую руку, лишь была бы крыша над головой, потому подавляющее большинство домов оказались крошечными и невзрачными. Прихожая, она же кухня, комнатёнка сбоку и ещё одна на втором этаже — стандарт, которому свято следовало всё население города вплоть до девяностых годов. Вот тогда, в эти мутные, но лично для меня вполне счастливые и беззаботные годы студенчества, стали находиться люди, которые замахивались на более шикарные сооружения. Появлялись трёхэтажные особняки с каменным забором и собакой на цепи, но в общей массе серых пролетарских будок большим количеством они не отличались, и общую картину не портили.

Когда-то огороды являлись серьёзным подспорьем домашнему бюджету — овощей и фруктов, выращенных на этих клочках земли, хватало на всю зиму. Люди приезжали семьями, по улицам огородных массивов бегали дети, отовсюду доносились голоса и смех. За все эти годы домишки горожан серели, оседали, давали трещины в кладке и начинали протекать, их наскоро латали, но без особого усердия — всё же к огородам никто не относился как к постоянному месту жительства. Постепенно культ огородничества приходил в упадок. Материальное благополучие горожан росло, необходимость горбатиться на земле ради пары вёдер клубники отпадала. Недорогие фрукты и овощи вполне можно было приобрести в магазинах. Народ просто устал от своих огородов. Сейчас, в середине нулевых годов, многие просто-напросто продали свои участки, чтобы не тратить на них силы и здоровье. Молодёжь практически не появлялась здесь, разве только для эпизодических пьянок, на земле устало и машинально копошились одни пенсионеры.

Был и у нас когда-то свой огород. Мать относилась к нему трепетно — ездила чуть ли не каждый день, в выходные и после работы в будние дни, тащила с собой и меня. Я никогда не любил его. Все дела выполнял неохотно, побыстрее стремился закончить их и уехать домой — к книгам и телевизору. Матери он со временем тоже надоел. Может, не столько и надоел, просто не стало хватать сил на его обслуживание — после долгого и слёзного с её стороны горевания, мы решились огород продать. В городе, где огороды имела практически каждая семья, стоили они сущие гроши — деньги, полученные за него, мы истратили буквально за несколько дней, большей частью на одежду. Через полгода после продажи участка мать умерла.

— Всё, слава богу, пришли!

Алевтина Дмитриевна сняла с петель замок и распахнула деревянные ворота.

— Ну, как ты поживаешь, огород наш? — осматривала женщина территорию. — Стёкла не повыбивали?

Она обошла будку кругом. Стёкла были на месте.