Так, рассуждал я, куда она могла пойти? Куда вообще она обычно ходила? Никаких вариантов не возникало. Я не помнил, чтобы Аня ходила куда-то одна. Мать не отпускала её одну даже во двор. Только со мной, да и то не всегда.
Я принялся обходить все дома, встречавшиеся на пути. Смотрел на каждую скамейку у подъездов — мне казалось, что Аня могла присесть на одну из них. Долго находиться на ногах ей было не по силам. У подъездов в этот тёплый летний вечер сидело много людей, одиноких и в компании, но не один из них на Аню не походил.
Я жалел, что не расспросил у Алевтины Дмитриевны во что она была одета. Приходилось только говорить о её болезни и тёмных волосах.
— Девушка, нездоровая она. Трясётся немного. А волосы тёмные такие.
— Нет, — отвечали люди.
— Не припоминаю.
— Не видел.
— А что случилось-то? — спрашивали некоторые.
— Да потерялась, — нехотя отвечал я. — Она больная, домой сама дойти не может.
— Э-э, что же ты за ней не смотрел! — смеялись люди. — Взял, и подругу потерял.
Надо искать там, где её видели в последний раз, решил я. Последний раз Аню видели у магазина. Я представил пешую дорогу с рынка, по которой шли Алевтина Дмитриева с дочерью и вспомнил все магазины, которые могли встретиться им на пути. Получалось не меньше пяти штук.
Ну что же, пять так пять, решил я, и направил свои стопы в сторону рынка.
Людей, заходивших в магазины и выходивших из них, спрашивать было бесполезно, они являлись здесь минутными посетителями. А вот бабушки, торгующие сигаретами и семечками могли кое-что видеть. Два первых магазина, возникших на пути, были придорожными коробушками, бабушки возле них не значились. Там вообще некого было спрашивать. Третий назывался супермаркетом, правда с провинциальными закосами — достаточно небольшой для настоящего супермаркета, но достаточно крупный, чтобы производить этим гордым словом трепет на местных жителей. Я в очередной раз пожалел, что не расспросил толком Алевтину Дмитриевну, не узнал у неё даже магазин, в который она заходила. Бабушек здесь оказалось предостаточно, и на мои расспросы они отвечали охотно.
— Видела, — сказала мне одна, маленькая морщинистая старушонка, несмотря на лето одетая в куртку. — Больная, трясётся. Видела. Два парня её увели.
— Точно, точно, — заверила меня другая, помоложе и в более традиционном для летних месяцев наряде — мужском пиджаке. — Знаю я эту девчонку, Анька её зовут, часто её вижу. И мать её знаю. Как их фамилия… — она наморщила лоб. — Самойловы, — вспомнила она, — Самойловы фамилия.
— Самойловы, — подтвердил я. — А куда они пошли, не заметили?
— Заметили. Вот мимо того дома прямо к почте. Ну а от неё куда, не знаем.
— А что за парни? Может, вы и парней знаете?
— Видела я одного раньше, — подумав, ответила женщина в пиджаке. — Толпой они всё время ходят. На пустыре за аптекой обычно околачиваются.
— На пустыре?
Я забеспокоился всерьёз. Сердце защемило, дышать стало трудно — я начал догадываться, что дело действительно нешуточное. До пустыря я домчался в мгновение ока. Ни голосов, ни звуков не доносилось с его просторов. Я спустился в котлован со сваями, полазил по кустам — никого. Несколько минут я в растерянности постоял на месте, оглядываясь по сторонам и решая, что же делать дальше. Мой серый, невзрачный дом уныло смотрел на меня тоскливыми окнами. Мне подумалось, что может быть надо сбегать к Самойловым домой, может быть Аня уже нашлась, но что-то неприятное и колючее в груди говорило, что это не так.
У одного из подъездов соседнего дома на скамейке сидел пацан, лицо которого было мне знакомо. Имени я его не знал, но не раз встречал его на улице. Он неторопливо покуривал сигарету и артистично сплёвывал на асфальт.
— Привет, — подошёл я к нему. — Закурить есть?
Пацан взглянул на меня и, ни слова не говоря, полез в карман за сигаретами. Я прикурил от предложенной им зажигалки и затянулся, едва не закашлявшись.
— Немов где сегодня тусуется? — спросил я, стараясь придать голосу твёрдость.
Пацан пожал плечами.
— Не знаешь?
— Не-а.
Я снова затянулся.
— Нужен он мне, — не затягиваясь, выпускал я дым. — Дело есть.
Пацан на мои слова не реагировал.
— Большое дело, важное.
Он продолжал равнодушно смотреть вдаль.
— Ты вообще Немова-то знаешь? Или ты так тут, тузик просто.
Пацан на мои слова обиделся.
— Знаю я Немова! — исподлобья взглянул он на меня. — Хорошо знаю.
— Ну, значит должен знать, где он сейчас.
— Да почему это я должен знать?
— Ну, раз дружбан его.
— Он мне не докладывает. Слышал я чё-то тут, типа в подвале они сидят.
— Каком?
— Каком обычно.
— В двадцать четвёртом доме?
— Нет, в двадцатом.
— В двадцатом, говоришь…
Я выбросил сигарету ему под ноги и зашагал к указанному дому.
Вход в подвал у этого одноподъездного двенадцатиэтажного дома был единственный — сбоку. Дверь оказалась закрытой, по всей видимости изнутри. Это меня немного смутило, но на всякий случай я постучал в неё. Мне показалось, что за ней раздалось какое-то шевеление. Я постучал громче, а потом, по какому-то наитию крикнул:
— Открывайте, пацаны! Свои!