Бандитский брудершафт

— Впервые ресторан в Крестовском переулке распахнул свои двери перед посетителями в начале тридцатых годов, — продолжал тот. — В те времена он считался уютным, респектабельным, передовым заведением общественного питания. Сюда приходили выпить кофе или сухого вина, пообедать, отдохнуть с семьей или пообщаться с друзьями. Увы! Всего через пять лет заведение потеряло прежнее лицо. Каждого, кто рисковал заглянуть в «Гранд», уже на лестнице встречал шум, неприятные запахи, возбужденные пьяные голоса. Столы не были убраны, в зале всегда дымно и неприветливо. К старым добрым временам ресторан в Крестовском переулке вернуло в конце тридцатых годов новое руководство в лице директора Лазаря Лившица и администратора Иннокентия Разгуляева.

Именно Разгуляев и приказал персоналу собраться в большом зале после закрытия ресторана. Подобные мероприятия устраивались им только по случаю великих праздников и таких же незаурядных ЧП.

Последняя фраза, прочитанная молодым официантом, заметалась под сводами большого зала и смолкла, потому что в примыкающем коридоре послышались шаги. С четкостью механического метронома в «Гранде» умел передвигаться только один человек — Разгуляев.

Все затихли и затаили дыхание.

Выступая перед подчиненными, администратор был мрачен, зол и немногословен. Оно и понятно. Рабочий день не задался, план не выполнен. Внезапный визит группы милиционеров не только скомкал трудовую деятельность всего коллектива, он еще и спутал карты в формировании неофициального заработка. После закрытия дверей ресторана за последним гостем официанты по старому обычаю сдавали администратору денежное вознаграждение, добытое за день. Все до последнего рублика. Сумма подсчитывалась и делилась между персоналом. Не обижали никого, за исключением тех, кто находился на испытательном сроке.

Наибольшее вознаграждение, конечно же, полагалось руководству: директору, администратору, шеф-повару, старшему кондитеру, главному бухгалтеру. Чуть меньше клали в карманы рядовые повара, снабженец, кладовщик, официанты, бармен, швейцары. Наименьшие премиальные получали мойщики посуды, уборщицы, рабочие, ночной сторож. Но даже и эти люди оставались довольны, потому как за месяц такое вот вознаграждение неизменно перекрывало их официальную заработную плату.

— Впредь приказываю не выносить из ресторана свертков, авосек и кульков, — гремел хорошо поставленный голос Разгуляева. — Вам разрешается доедать за гостями, но только здесь, в пределах «Гранда». Если кого поймаю на выносе, рассчитаю без сожаления. Свободны!

Народ со вздохами потянулся к выходу из большого зала. Пошли вместе с остальными работниками и Семен с Сашкой. Оба недоумевали. Почему Разгуляй не прошелся по ним? Ведь гости «Шкатулки» нагуляли на приличную сумму и сгинули за окном, не рассчитавшись.

Тут администратор будто их услышал.

— Семен и новенький, задержитесь! — ударил им в спину громкий окрик.

Семен тихо простонал:

— Сучий городовой!

Дождавшись, когда все лишние удалятся из зала, Разгуляев присел за ближайший столик, запустил руку во внутренний карман, вынул оттуда две сотенные купюры, бросил их на стол и проговорил:

— Держите. Вы сегодня единственные, к кому у меня нет претензий. Понятно, что милиция приходила не за теми людьми, которые отдыхали в «Шкатулке». Но их встреча на нашей территории была бы нежелательной. Она могла закончиться стрельбой, а это катастрофа для репутации ресторана. Так что вы молодцы, вовремя сориентировались и поступили правильно. Хвалю.

Теребя свою купюру и не решаясь убрать ее в карман, Семен признался:

— Иннокентий Савельевич, простите, но мы не успели взять с них расчет. Все так быстро произошло, что…

— В следующий раз сочтетесь, — отмахнулся Разгуляев. — Все, свободны.

Официанты послушно направились к коридору, однако начальство вновь подало голос:

— Александр!

Тот остановился. Притормозил и Семен.

— В прошлый раз Тимофей сказал, что в твой дом угодила бомба. Это правда?

— Да, Иннокентий Савельевич, — со вздохом ответил сотрудник МУРа, изображавший Аверьянова. — Погибли мама и вся соседская семья.

— Живешь, стало быть, у Тимофея в подвале?

— Так точно, проживаю.

— Нравится?

— Как сказать. — Александр замялся. — Деваться-то мне больше некуда, так что и выбирать не приходится.

— Так ведь Тимофей пьет нещадно. Или перестал?

— Он, похоже, никогда не перестанет.

— Вот что. — Разгуляев потер пальцами виски. — Ты сейчас ступай в подвал к Тимофею, а завтра возвращайся с вещами и подселяйся к нашему ночному сторожу.

— К Михаилу Михайловичу?

— К нему. Там и места вдоволь, и зимой тепло, и условия все имеются.

На сей раз Васильков возвращался в полуподвал без свертка с провизией, зато с сотенной купюрой в кармане и кое-какими сведениями в голове. Сто рублей по нынешним временам — деньги небольшие. Это десяток яиц или килограмм макарон в коммерции, пара носков или два куска туалетного мыла. В общем, сущая ерунда. А вот то, о чем скрипучим голосом вещал возрастной мужичок восточной наружности в «Шкатулке», имело совсем другую ценность.