Банк страха

— Да? Интересно, правда? И Ясмина говорит, что он уехал домой не один. В последние два дня куча народа заказала билеты в Багдад, и столько же хочет выехать оттуда. Самолеты идут полные в оба конца. Что-то там происходит, я тебе говорю.

— Что же это? — Лина сидела в недоумении, пытаясь осмыслить новость в свете того, что происходило в последние несколько дней. — А что думает твой дружок Тони Хашем?

— Он говорит, что там какие-то «буги-вуги». Я не понимаю, что это значит. Думаю, что и он не знает. Он сказал, что спросит у своего папы.

— Хорошо, дай мне тогда знать, — попросила Лина. — Сюда, в эти отделы, новости не доходят.

— Я стараюсь. Но на нашей стороне тоже, кажется, никто ничего не знает. Все ползают, как ящерицы. Или бродят, как привидения. Просто ждут, что будет.

Итак, они ждали. «Койот инвестмент» обволокла тишина, какая бывает перед бурей, когда замирают птицы и насекомые. Все сотрудники-арабы понимали, что что-то происходит, но никто не знал, что именно. Работа застопорилась. Люди сидели у телефонов, ждали какого-нибудь звонка и шепотом спрашивали друг друга, не слышно ли чего. Никому не хотелось выходить даже на ленч, да и вечером все задержались дольше обычного. Так убивают время заключенные в тюрьме, пока не придет охранник.

Хофман волновался. Он ждал от Лины вестей — хочет ли она двигать дело вперед, — а пока что нервничал и метался по кабинету, как по клетке. Он позвонил ей домой и оставил сообщение на автоответчике, потом сходил в свой любимый забытый китайский ресторанчик в Сохо. Вернувшись домой в половине девятого, он снова позвонил Лине, но ее все еще не было. Он больше не стал оставлять сообщения. В тоске он начал жалеть самого себя. Что, собственно, означало это волнение? Все его коллеги-однокашники уже давно сделали карьеру, женились, обзавелись детьми, а Сэма все несло в потоке жизни, кидая из стороны в сторону.

Ну, и черт с ней, с этой Линой, решил он. Он позвонил одной знакомой безработной актрисе, по имени Антония, и спросил, занята ли она сегодня. Та обрадованно предложила пойти потанцевать в новый клуб, который открылся недавно в бывшем оптовом складе в Ламбете, к югу от Темзы. Хофман согласился. Антония ему нравилась, с ней можно было отдохнуть.

Он заехал за ней в Челси в начале двенадцатого. Антония походила на карикатуру из журнала для мужчин: волосы светлые настолько, насколько можно их такими сделать, грудь чересчур пышная по сравнению с остальным телом. На ней были черные туфли на шпильках и черное платье. Открывая ему дверь, она издала легкий звериный рык. Хофман подумал, что, возможно, делает что-то не то. Когда они пересекали Темзу, он поймал себя на том, что думает о Лине и вспоминает, как она дотрагивалась до его щеки и прощалась с ним.

В некоторых районах Южного Лондона, куда обычно попадают лишь бедные и одинокие лондонцы, есть масса заброшенных домов. Клуб, к которому они подъехали, вызывал в памяти старые черно-белые кадры Лондона времен войны. У входа в большой металлической бочке горел мусор. Вокруг него стояло пятеро здоровых чернокожих парней из Вест-Индии, потирая руки на ночном апрельском холодке. На них были одинаковые военные куртки, а на поясах висели синхронно попискивающие портативные рации. Видимо, это были вышибалы. Хофман прошел мимо самого здоровенного, стараясь на него не смотреть. «Постой-ка, приятель! — остановил его вышибала. — Наркотиков нет? Оружия нет?» Он быстро обшарил Хофмана, тщательно ощупав швы. «А меня?» — спросила Антония. Она была огорчена тем, что ее пропустили, не пройдясь по ней руками.

Внутри клуба стоял жуткий грохот — не столько играла музыка, сколько били одни ударные. «Вот это класс!» — прокричала Антония. Хофман не знал, к чему это относилось — к музыке или к помещению, которое было обтянуто льняными полотнищами — распоротыми, обесцвеченными, разрисованными или еще каким-либо образом изуродованными. Они усиливали впечатление разрухи и беспорядка, как после бомбежки. Вдоль стен стояли пузатые диванчики, привезенные из какого-то магазина мебельного старья; на них падали люди, окочурившиеся от выпивки и наркотиков или обессиленные плясками и музыкой. Надо всем этим полем битвы висело низкое облако сигаретного дыма.

Антония была уже на танцплощадке. Судя по всему, партнер ей был не нужен. Хофман прислонился к стене и стрельнул сигарету у прыщавого парня в теплой куртке с кожаными рукавами и надписью «Акрон-Норт» на спине. Он смотрел, как груди Антонии прыгали вверх-вниз в ритме бита. Через двадцать минут она вернулась к нему, мокрая от пота; ее соски просвечивали сквозь платье. Она поймала его взгляд.

— Ты считаешь, у меня слишком большая грудь? — спросила она. Ее произношение выдавало происхождение откуда-то с севера — из Сандерленда или Хартлпула.

— Нет, — ответил Хофман. Он дал ей затянуться своей сигаретой.

— Мой агент говорит, что слишком. Говорит, у меня не пойдет карьера актрисы, если я не буду их фиксировать.

— Глупости.