Банкир

– За нарушение Устава средней, общеобразовательной школы в пункте 8-д я властью, данной мне администрацией образовательного округа в соответствии с пунктом 11 Устава, пунктом 13 Положения о Нравственных Началах, пунктом 112-6 Инструкции Комитета по Нравственной Безопасности и пунктом 4 Постановления по Усилению борьбы с проявлениями отступлений от Светлых Экономических Идеалов и использования иных, кроме положенных каждому рангу кредитных карточек, средств платежа (чем расплачивались эти… за роскошества, полученные по картам девятого, и даже – седьмого ранга, – подумать было совестно, Гуркина покраснела) постановляю: лишить учениц Глебову, Комарову, Лисиц, Ветлицкую, Алиеву, Куракину права носить священную школьную форму в стенах учебного заведения сроком на неделю! – выдохнула она длинно и монотонно. Набрала в легкие воздуха и закончила:

– Раздевайтесь! Немедленно!

Девочки сбросили белые форменные фартуки, платьица.

– Все остальное – тоже! – прикрикнула завуч. Девочки переглянулись, но ослушаться и не подумали: иначе – исключение, перевод в школу шестнадцатого ранга, а там – порядок куда строже! Одна за другой они разделись донага и снова дисциплинированно выстроились в шеренгу у доски.

– Одинцова, а тебе что, особое приглашение?

– Что, мне тоже?

– А чем ты лучше других?

Лена сняла через голову платье, маечку и встала вместе с остальными.

Гуркина собрала их одежду и заперла в шкаф.

– В течение недели перед первым уроком вы будете сдавать всю одежду мне и получать ее только по завершении занятий. Надеюсь, это научит вас уважать Устав и запомнить навсегда: школа – это школа!

Проверяющие, забыв о своих блокнотах, рассматривали застывших у доски девочек – на них были только туфельки, гольфы и банты в волосах. Гуркина перевела, наконец, дух и теперь исподволь рассматривала комиссионеров: правильно ли она поступила? Взгляд ее стал заискивающим, по-собачьи преданным, и завучиха спросила тихо и покорно председателя комиссии:

– Разрешите продолжать урок?

– Продолжайте, – значимо кивнул председатель. – Мы отметим ваше усердие в защите Нравственности Экономических Идеалов. – Подумал и продолжил:

– А по выявленным фактам придется назначить расследование. Использование кредитных карточек несоответствующего уровня – это уже преступление! – Он строго посмотрел на девочек. – Но в этом виноваты не ученицы, а те, кто… – Председатель запнулся, снова обратил взгляд к Гуркиной:

– А почему они без галстуков? Устав запрещает находиться в общественном месте без галстука подросткам моложе четырнадцати лет! А школа – место общественное!

Гуркина покраснела от досады за упущение, повернулась к девчонкам:

– Вы слышали? Быстро повязать! – Отомкнула шкаф, вывалив одежду и белье прямо на пол.

Девочки, наклонившись над ворохом, лихорадочно перебирали вещи, находили галстуки и повязывали их.

– Ну, продолжим урок… Открыли тетрадочки…

Наказанные девчонки так и остались стоять нагишом у доски. Лена Одинцова откровенно скучала. Проверяющие из комиссии были такими бесцветными, одинаковыми, что…

Зазвенел звонок с урока. Девочки вопросительно посмотрели на Гуркину, но та и ухом не повела.

Вошел дежурный мальчишка; глаза его округлились, но он выдавил из себя положенную фразу: «Все – на линейку!»

Девочки переминались, не зная, как поступить, а Лена вдруг почувствовала необычайную легкость. Она вышла из класса и зашагала по коридору – спокойно, плавно, не обращая внимания на жмущихся к стенам людей – почему-то не школьников, а самых разных взрослых, не замечая хихикающих, злорадных, глумливых, растерянных лиц, не замечая ничего вокруг – вперед, к выходу…

Двери почему-то оказались огромными, светлого дуба, с массивной ручкой в виде головы льва, из зубов которого свисало бронзовое кольцо…

– Одинцова, не сметь! – услышала она позади себя визгливый и противный голос; взялась за это кольцо – дверь распахнулась удивительно легко, она сделала шаг… Ей было ничего не страшно и не стыдно; неведомая прежде легкость пронизывала все ее существо, и кто бы ни оказался там, за дверью…

А за дверью оказался свет. Он лился потоками отовсюду, он окутывал ее тело прохладным серебристым туманом, он струился невесомым дождем… Она сделала еще шаг – и почувствовала, как твердь ушла куда-то из-под ног, а она запросто двигалась в потоках этого мерцающего сияния; она то кувыркалась в них, то невесомо и расслабленно парила, то неслась куда-то вперед и вверх, беззащитная и неуязвимая в своем бесстрашии… Потом… Потом она лежала, закрыв глаза, на шелковистой траве; нежаркое солнце ласкало кожу, едва уловимый июльский ветерок шевелил травинки, и одна – щекотала ей нос, так что хотелось и засмеяться и заплакать… Сквозь сомкнутые веки она чувствовала тень высоких сосен, обступивших поляну, и ленивая нега постепенно, исподволь, переходила в желание… И тогда, когда оно стало жарким, почти нестерпимым, девушка ощутила ласковое прикосновение уверенных, сильных и нежных рук… Закусила губу, выгнулась всем телом и…

* * *