Барабан на шею!

Рамштайнт положил ладонь на кожу Барабана. Проникся не проходящим отзвуком-м-м-м-м… Слегка тюкнул указательным пальцем.

«Бум!» — выстрелил артефакт.

Посуда, находящаяся в кабинете, лопнула, а оконные стекла вылетели с жалобным звоном.

— Мощь! — ликующе воскликнул Рамштайнт. Глаза его блестели, как две золотые монеты. Лавочкин сморщился от боли, пронзившей уши.

— Чуете, барон, величие этой вещи? Всё вдребезги, вы оглохли, а мне — хоть бы что! Стучащий получает все!

— Я забираю знамя. — Солдат показал в угол, где висела полковая реликвия.

— Конечно-конечно, договор есть договор, К чему мне недействующая тряпка, когда тут такое…

В кабинет вбежали громилы-охранники.

— А, опомнились, — хохотнул Рамштайнт, тряся щеками, и еще раз легонько стукнул по Барабану.

Бугаи схватились за головы. Коля аж присел: в перепонки словно иголки воткнулись.

— Проворонили посетителя, будете наказаны, — по-отечески сказал король криминала, занося палец для третьего щелчка.

Лавочкин, не в силах терпеть мучительную боль, метнулся к знамени, ухватился за полотно и пожелал оказаться там, откуда сюда попал.

— Бум! — бабахнул Барабан.

Парень успел вспомнить, что поврежденное знамя не способно перенести его в пространстве, и отключился.

Он был без сознания всего мгновение, за которое услышал знакомый чистый голос знамени:

— Рядовой, взбодрись! Я почти вернуло силу!.. — Шум, громкий давящий шум.

Коля открыл глаза. Каморка с дверью, сундуком и синей стеной. Не рухнула, устояла… Но главное… Знамя работало!

— У-у-ух… — Солдат застонал, трогая уши пальцами. Что-то липкое, сырое… кровь.

Лечиться.

Лавочкин нащупал знамя, пожелал исцеления. Шум исчез, голова просветлела. Коля вытер уши и щеки. Встал на ноги. Энергия переполняла его, хоть взлетай.

— Вот теперь вы у меня попляшете, — пообещал солдат всем подряд, аккуратно обернул торс знаменем я пролез через синюю стену обратно в пещеру Страхендверга.

Глава 29. Дерутся все, или Труппенплацевый гамбит

Вход в незавершенный зал охраняли два стражника из свиты Белоснежки — бесстрастные люди в черных одеждах. В отсутствие хозяйки это были нормальные мужики — общительные, живые и вполне похожие на простых людей. Только сволочи.

— Жена у меня прямо как пчелка, — сказал первый.

— Что, работает с утра до вечера? — спросил второй.

— Нет, жужжит постоянно.

— Тогда тебе повезло, что мы вечно в разъездах. А то бы совсем довела…

Дверь за спинами охранников разорвало в щепки. Контуженные и исцарапанные стражи упали на пол.

Коля не скрывался. Звук взрыва в считанные секунды облетел пещеру Страхенцверга.

— Да, Марлен, я иду, — прошептал Лавочкин. Мощь опьяняла. Солдат был подобен закодированному алкоголику, который вдруг сорвался в запой.

Забытое ощущение: «Я всё могу».

Парень пожелал, и дверь восстановилась.

Но он шагал дальше, заставляя волшебные светильники зажигаться, будто при Хельге.

Выскакивающие к Лавочкину арбалетчики в черном засыпали на бегу, валились в кучу, а стрелы, выпущенные рефлекторным нажатием курков, Коля дотла сжигал в полете.

Солдат сошелся с Белоснежкой в трапезной.

От сонного заклинания она защитилась и пульнула в парня гранитной скамьей.

Он пожелал, чтобы скамья остановилась и устремилась к Марлен.

Девушка не стала упираться, просто отклонилась. Предмет с громким грохотом ударился о стену и раскололся на несколько кусков. Белоснежка запустила эти обломки в Лавочкина.

Коле надоело. Он захотел, и обломки рассыпались в пыль.

Марлен произнесла одно из своих коронных заклятий.

Перед ней вспыхнули три лиловых огненных копья. Они разлетелись в стороны и принялись кружиться, облетая Лавочкина. Девушка щелкнула пальцами. В следующую секунду копья неслись прямиком в голову солдата. Он повел бровью, и огненные орудия исчезли. Стекли в пол у его ног.

Затем парень, картинно воспарив, шибанул по противнице сгустком силы. Белоснежку прижало к стене. Чуть ли не до треска костей.

— Ты проиграла, — не соригинальничал Лавочкин. И тут его слегка дернуло, и он снизился на несколько сантиметров.

Марлен отлипла от стены и упала на четвереньки.

«Что за хрень? — подумал солдат. — Как сказало знамя? „Я почти вернуло силу…“ Почти! Почти, идиот!.. Значит, вот он — предел возможностей. А ты дешевыми спецэффектами развлекался. Ну, всё, кранты тебе, Колян».

Он пожелал спуститься. Знамя исполнило, но неуверенно, с покачиваниями и паузами. Когда до пола оставался метр, сила пропала, Лавочкин был готов и приземлился достойно.

Белоснежка, к счастью солдата, была занята собой: восстанавливала дыхание, сбивчивым шепотом заговаривала ломоту в суставах. Всё-таки последний Колик удар получился неслабым.

Чуть подлечившись, Марлен подняла голову, отбросила волосы с покрасневшего лица. Встала.

— Хорошо, ты победил, хотя я ума не приложу, как тебе удалось вернуть штандарт…

Лавочкин не был заражен болезнью «расскажи всё врагу в приступе победного самолюбования». Просто промолчал.