Барабан на шею!

— Когда встанете у моста, обязательно разверните плакаты. Напишите разные воззвания: «Лобенроген, отдай наши деньги!», «Барон, выполни свои обязанности за май месяц! Да не супружеские!», «Мы не дойные коровы!».

Крестьяне радостно загомонили, оценивая идею. Не ликовал лишь староста.

— Всё это здорово, — сказал он, — плакаты там, воззвания… Только мы писать не умеем.

Люди сникли.

— Не страшно! — крикнул прапорщик. — Николас напишет!..

— Верно! Отличная мысль! Напиши, Николас! — загудела толпа,

— Но это будет стоить определенных денег, — закончил Палваныч.

Настрой крестьян снова резко поменялся.

— Ась?! Эй, толстяк, у тебя совесть есть? Пропустите-ка, ребята, я спалю его дотла…

Дубовых сообразил, что хватил лишку.

— Шутка! — провозгласил он.

Возмущение отступило, но настороженность осталась.

— Сейчас стемнело, — сказал Коля. — Завтра напишу. Бесплатно.

После споров об организации акции обнадеженные погорельцы разошлись.

Староста высмотрел в толпе нужного человека.

— Эй, Шлюпфриг! [6] Поди!

К старосте и Лавочкину с Палванычем подбежал суетливый юнец. На вид ему было от пятнадцати до восемнадцати лет. Моложавое лицо, признаки щетины…

Парень как парень. Оборванец. Чуть сутуловатый и невысокий, рыжеволосый, он производил впечатление лиса, норовящего залезть в курятник. Он не мог спокойно стоять на месте. Постоянно переступая с ноги на ногу, меняя положение рук и ведя беспорядочную стрельбу взглядом, Шлюпфриг молча ждал, когда староста соблаговолит продолжить,

— Устрой гостей на ночлег, — велел тот. — И не обижай их, проныра. Я тебя знаю…

— Ладно, ладно, — отмахнулся юнец. — Пойдем.

Шлюпфриг увел россиян к краю лагеря, несколько раз огрызнувшись на шутливые возгласы односельчан, мол, он самый радушный из бездомных.

— Спать будете тут. — Он указал на одеяла, постеленные под матерчатым пологом.

Рядом горел костер.

— Сначала поедим, — сказал прапорщик.

— Но у меня ничего нет… — растерялся Шлюпфриг.

— Зато у меня есть. — Палваныч достал из-за пазухи флейту.

— Ух ты, моя флейта! — вырвалось у Коли.

— Шиш с два твоя, — буркнул прапорщик. — Я ее в дупле нашел.

— А я положил.

— Так это ты меня подставил?!

Палваныч имел в виду досадный инцидент с участием злобного тролля, настоящего хозяина флейты. Разгневанный тролль чуть не убил прапорщика, полагая его вором.

Перед мысленным взором Дубовых возникла уродская рожа тролля, размахивающегося здоровенной дубиной. А ведь случилось-то это буквально день назад!

— Не подставлял я вас! — оскорбился Лавочкин. — Умные люди посоветовали избавиться от опасной вещи, я и спрятал. Откуда мне было знать, что вы по дуплам лазаете? А если и нашли чего, то ведь не ваше же, товарищ прапорщик! Понравился тролль?..

— …подосланный тобой!

— Дудите уже ужин, пожалуйста.

Шлюпфриг жадно слушал перепалку. Глазки юнца бегали особенно быстро, впрочем, надолго останавливаясь на предмете, спровоцировавшем спор.

Палваныч извлек из флейты три совершенно немузыкальных звука, и перед ним возникли три свеженькие тушки жареных цыплят с кружечкой пива, куском хлеба и крыночкой сметаны.

Юноша восхищенно ахнул.

— Вот что настоящее искусство могет! — изрек прапорщик. — Угощайся.

За ужином Коля расспросил Шлюпфрига о королевстве.

История Дробенланда не отличается оригинальностью, но тем не менее поучительна. Некогда славное, крепкое царство, оно рассыпалось под влиянием разных неприятностей. Огромное целое трудно удержать в одних руках. Три-четыре века назад суровые и даже жестокие короли объединили под своей десницей князьков, отхватив земли у Дриттенкенихрайха и Зингершухерланда. Последний, кстати, недавно перестал существовать, переродившись в Черное королевство. Но в пору своего расцвета именно Дробенланд диктовал условия всем подряд государствам.

Затем воцарился король-реформатор. Он провозгласил лозунг: «Хапайте себе столько, сколько исхитритесь унести». И началось… Теперь десятки феодалишек тянули одеяло на себя, ослабляя друг друга и обрекая страну на отставание от соседей. Тем не менее у дробенландцев была собственная гордость: на соседей они смотрели свысока. В силу особенностей рельефа.

Лавочкин подумал: «Что-то это всё напоминает…»

Попировав, улеглись спать. Коля еще поговорил с Шлюпфригом под храп Палваныча, рассказал, куда они со спутником идут. Рыжий селянин позавидовал. Несомненно, это общая черта домоседов — вздыхать о путешествиях.

Завтра крестьянам предстояло побастовать, а потом приняться за восстановление деревеньки. Процесс уже был налажен: раз в три года к замку Лобенрогена подкатывали очередные противники и выжигали всю округу. Люди привыкли. Они ко всему привыкают.

— Спокойной ночи, — сказал Шлюпфриг, выбираясь из-под полога.

— А ты куда? — спросил Лавочкин.

— По девчонкам пробегусь. Хочешь со мной? Наставил бы рога самому Лобенрогену. У него жена молодая…

— Ага, шутник. Мост-то до сих пор не опустили. Нет, спасибо. Сегодня без девочек — устал слишком.

«Наверное, здесь работает тот самый феномен, о котором пишут умные психологические статьи, — подумал Коля, закрывая глаза. — После стресса человек норовит предаться сексу…»