Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Владимиров вошел в приемную, показал Батчелору три пальца и сказал, продолжая коверкать слова на иностранный манер:

– Твоя понимать, рыжий обезьян, десять фунтс?

Боковым зрением он вдруг увидел поляка и все его вытянутые пальцы на обоих руках непроизвольно сложились в кукиши.

– Я как раз заехал насчет денег, – пояснил Артемий Иванович, всем корпусом поворачиваясь к Фаберовскому. – Хотел сказать, что жалование нам задерживают. У меня еще плохо получается по-английски.

– Я уже научился понимать английскую речь пана Артемия, – вздохнул Фаберовский. – Как вы вчера съездили в Биллинсгейт?

– Мы очень неплохо провели с Пенюшкой время.

– С Эстер, – поправил поляк.

– Да нет же, с Пенюшкой. Асенька обиделась, когда я ей селедку за корсет… ну, в общем, обиделась и уехала сразу – мы еще трезвые были.

– Какая пану Пенюшка! – оборвал его поляк. – Она дочь доктора Смита!

– Но почему же? – удивился Артемий Иванович. – Очень невредная Пенюшка, совсем и не ломается. Не хуже мачехи. Мы вполне мило провели с ней время.

– Что пан Артемий творит? – Фаберовский постучал себе перстом в лоб. – Он хоть что-нибудь соображает?

– Ничего не помню, – развел руками Владимиров.

– Где она сейчас?

– Наверное, дома, где ж еще. Опохмеляется. Мы прямо оттуда поехали купаться в этот, как его, в Серпентайн, и больше я ее не видел. А меня из участка прямо в гостиницу отвезли. Сказали, в пруду только утром и вечером купаться можно.

– Купаться в октябре! Так ведь было холодно!

– Нам с Пенюшкой было тепло.

Батчелор с испугом увидел, как Фаберовский потемнел лицом и долго молча стоял, сжав кулаки и тяжело сопя. Рыжий сыщик не понял ни слова из того, что сказал русский поляку, но единственный раз он видел своего хозяина в таком состоянии этой весной, когда Фаберовский узнал о смерти Диббла и о том, что молодая женщина, нанявшая его и вызвавшая у него чувства большие, нежели положены для сыщика по отношению к его клиентке, оказалась авантюристкой и сбежала. Батчелор ждал, что сейчас последуют громы и молнии, но гроза почему-то не разразилась.

– В участке у Пинхорна я познакомился с одним медиумом – он утверждает, что он медиум королевы, – сказал наконец поляк, через силу выговаривая слова, – и намеревается помочь полиции выследить убийцу при помощи своих парапсихических способностей. Его зовут Роберт Лиз. Мы даже договорились о том, что при необходимости я тоже смогу воспользоваться его услугами.

Однако мысли Фаберовского были далеко и от Диббла, и от медиума Лиза. Его охватило подозрение, что, вероятно, Пенелопа слишком отзывчиво отнеслась к медвежьим ухваткам Артемия Ивановича, иначе Эстер, уже знакомая с его манерами, не обиделась бы даже на селедку. Скорее всего, ее обида была вызвана поведением ветреной падчерицы. Но нет, Пенелопа, конечно, играет в женскую самостоятельность и даже учится в Бедфордском колледже для благородных девиц, но она слишком скромна и благовоспитанна, чтобы позволить себе что-то лишнее.

– Хозяин, – Батчелор осторожно дотронулся до плеча поляка, чтобы вывести его из раздумий. – Мы с Леграном видели этого Лиза вчера в Скотланд-Ярде. Он пришел к Уоррену сразу после нас, но комиссар без каких-либо церемоний отправил его прочь.

«А ведь я ни разу еще ни разу не купался с Пенелопой, – с обидой подумал Фаберовский, бессмысленно глядя в лицо рыжему сыщику, – не говоря уже о том, чтобы напиться с ней в ресторане. Один раз, в вагонетке, она коснулась моей руки, а я приобнял ее за талию, потому что в тот момент это казалось допустимым и не нарушало приличия. Как это все оскорбительно и нелепо!»

– Чего это вы такой красный? – спросил у него Артемий Иванович. – Не зубы ли болят? Или опохмелиться надо?

– Из истории с детективами и виноградной лозой мы выжали уже все, – сказал, с трудом отвлекаясь от тягостных мыслей, поляк. – Мы подарили прессе хорошую игрушку. Но этой забавы хватит газетам на несколько дней. Нам нужна еще одна. Наверное, надо наняться еще к одной газете.

При взгляде на хлопающего глазами Артемия Ивановича Фаберовскому стало ясно, что тот ни в чем не мог быть виноват. Все произошло без участия его сознания, как судорога в ноге во время купания. При мысли о купании мозг Фаберовского пронзила еще одна, гораздо более страшная мысль: Владимиров видел ее последний раз во время купания на Серпентайне в Гайд-парке. А если она утонула? Ему вдруг припомнилось, как он еще мальчиком в Спале бегал на речку Пилицу смотреть на деревенского колдуна Хшцицеля, творившего заклинания, чтобы вызвать речных духов, и пускавшего полено с зажженной свечкой, чтобы найти место, где лежит тело соседа-утопленника. Но нет, если бы Пенелопа утонула, Эстер уже подняла бы на ноги весь Лондон, а Артемий Иванович не пришел бы так спокойно сюда в контору.

«О чем я только что говорил ему? – подумалось поляку. – Ах, да, о мистере Лизе и о необходимости состряпать новую газетную утку.»

– Пан Артемий уважает спиритизм? – спросил он у Артемия Ивановича.

– Лучше, конечно, водочку, – оживляясь, ответил Владимиров, – но можно и спиритизм, если водой разбавить.