Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– Слоны там, через туннель под аллеей, а это ревут морские львы.

Артемий Иванович бежал, держа за руку Эстер, по дорожке мимо низкой оградки, окружавший водоем с морскими львами, и трубно голосил:

– Степан! Степан?! Да где же он, черт побери!

Артемий Иванович набрал в грудь побольше воздуха и тут увидел появившегося из тумана Фаберовского с Пенелопой под руку.

– Степан! Что у тебя с рукой?

– А что у меня с рукой? – удивился Фаберовский.

– Ты же мне сказала, что ему сломали руку! – повернулся к Эстер Артемий Иванович.

– Я пошутила, – тихо пробормотала та, успевшая понять, какую глупость сморозила она, упомянув про Ландезена и едва не раскрыв их с Пенелопой несчастное ночное приключение.

– Ну и шуточки же у тебя! – разозлился Владимиров. – Да вы, англичане, нас русских, наверное, за дикарей считаете? Ни на что не способными, да? Да хочешь, я тебе прямо здесь задушу сивуча голыми руками? – крикнул он и повторил еще громче, чтобы поляк наверняка услышал его: – Я сейчас задушу голого сивуча вот этими самыми руками!

И он бросился на ограду. Морские львы, потревоженные им, поднялись на передние ласты и ревели, показывая мощные зубы. Фаберовский ухватил Владимирова, когда Артемий Иванович уже занес ногу, чтобы затем перевалиться на другую сторону. Эстер истошно визжала, а Пенелопа верещала, представив, как сейчас морские львы разорвут мистера Гурина на куски.

– Опомнитесь, Гурин! – громко укорял Фаберовский Владимирова по-английски. – Неужели вам не жалко бедных львов? Что они вам сделали? И потом, нам придется платить огромный штраф!

– Она меня за идиота считает! – мертвой хваткой вцепившись в ограду, орал Владимиров.

– Куда ты рвешься, мне не удержать тебя! – сквозь зубы прошипел по-русски поляк.

– Все равно я их порешу! – крикнул Артемий Иванович, рванувшись, и почувствовал, как хватка Фаберовского ослабла, отчего он на самом деле едва не свалился в воду. – Ты чего не держишь меня?!

Владимиров обернулся и увидел, что Фаберовский согнулся, держась за поясницу.

– Вот, черт! – воскликнул Артемий Иванович. – Что с тобой?

– Проклятый радикулит, – выдавил из себя Фаберовский.

– На этот раз сивучам повезло, – Артемий Иванович спустился с ограды на землю. – Я не могу променять своего друга на каких-то грязных тюленей, цена которым фартинг в базарный день!

С большим трудом, не разгибаясь и кряхтя, как столетняя старуха, поляк дошел до выхода. Они поймали экипаж и отвезли стонущего Фаберовского домой, где совместными усилиями Розмари с дамами и Артемием Ивановичем дотащили наверх до спальни и уложили там на кровать. Чтобы утешить больного, Владимиров вернулся в гостиную и взялся насиловать пианино. Оно застонало и закряхтело, клавиши, казалось, разлетятся по всей комнате после очередного мощного удара по ним коротких пальцев пианиста, но Артемий Иванович не испытывал к инструменту никакой жалости. Адская какофония заполнила весь дом от подвала до самой крыши, а Владимиров, преисполненный восторга от того, что избежал сегодня зонтика и вновь помирился с Эстер, все бил и бил черно-белые клавиши.

– Дайте же мне умереть в тишине! – взмолился, наконец, Фаберовский из своей комнаты.

– Да-да, давайте лучше посидим на диване, – поддержали его гостьи.

Обиженный непочтительным отношением к его талантам, Артемий Иванович оставил в покое пианино и сел рядом с Эстер. Розмари вскипятила чай и, пока Владимиров ходил поить им больного, дамы расположились в гостиной. Тогда Пенелопа задала Рози давно мучивший ее вопрос:

– Рози, вы обещали мне рассказать о мистере Фейберовски какую-то романтическую историю.

– Да, конечно, – Розмари сходила к себе и принесла газетную вырезку. Это была небольшая заметка из раздела уголовной хроники и происшествий: