Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

– А вот нюхнешь – и тебе уже любая собака нипочем. Ты как табак – на ноготь и втяни в ноздрю, да посильнее, а то не прочувствуешь.

Дарья сунула руку в ступку и поднесла под нос. Артемий Иванович услышал, как она шумно потянула носом, за чем последовал судорожный вздох и Дарья грохнулась на пол.

– Как я ее мистифицировал! – хлопнув в ладоши от удовольствия, произнес Артемий Иванович. Он наклонился, чтобы взять из её рук ступку, но в удивлении замер, глядя, как на лице Дарьи проступает синева. – Матушка Дарья Семеновна, чегой-то ты надумала? Эй, Николай, взгляни-ка на Дарью!

Васильев, который тоже был занят приготовлениями, вышел из своей спальни с ножом и оселком в руках.

– Чего это с ней? – спросил Артемий Иванович.

– Чего-чего… Не видите – помирает, – сказал Васильев, не переставая точить нож.

– Ох, да как же это… – не на шутку взволновался Артемий Иванович. – Ты же фершал, помоги чем-нибудь. Да брось ты этот нож, я сам его потом доточу! Дай ей понюхать чего, что ли.

– Она уж нанюхалась, – Васильев опустился рядом с Дарьей. – Лучше помогите ее на спину перевернуть.

Общими усилиями они перекатили ее по полу на живот и Васильев стал расшнуровывать корсет. По мере того, как ослаблялись стягивающие ее шнуры, Дарья вспухала на глазах.

– Вот это да, – сказал изумленно Артемий Иванович. – Я знал, что ее много, но чтоб настолько! И как такие женщины в корсетах живут – не понимаю. На мне однажды в борделе такую штуку затянули – чуть душу Богу не отдал! Между глоткой и животом так стянуто, что пища не пролазит! Пьешь водку, а она в горле стоит, как в барометре – два фута водочного столба, – и вниз не проливается! Такое большое давление непременно приводит к буре.

Они вернули Дарью в вертикальное положение, запрокинули ей голову и фельдшер, наклонившись, дохнул ей в рот, затем еще и еще.

Наконец Дарья самостоятельно вздохнула и раскрыла глаза.

– Коленька, – сипло прошептала она.

– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался насмешливый голос Фаберовского, открывшего дверь своим ключом и неслышно вошедшего в гостиную.

Дарья взвизгнула и, сбросив с себя Васильева, бежала к себе в спальню, где заперлась на ключ. Из-за двери донеслись ее сдавленные рыдания.

– Все, Николай, придется тебе с ней ожениться. Опозорил дивчину, – с удовольствием заметил Фаберовский, который последнее время, после того, как ему удалось уладить дела с доктором Смитом, был благодушен и добр. Он не стал даже выговаривать Владимирову за то, что тот приехал, несмотря на запрет, в Вулворт. – А пани Дарье заместо Божьей Матери в киоте потребно икону святой Фоманады[21] держать и молиться ей об избавлении от похоти.

– Да нет, – сказал Артемий Иванович. – То не Николай. Это я готовил собачью смесь с перцем…

– Так, так, так… Я уразумел. Песья смесь. Пан неисправим. Настоящий слуга русского царя! – поляк с искренней улыбкой похлопал Владимирова по плечу. – Хоть бы сам сперва нюхнул!

– Я как какой ученый, или Пастер… те тоже опыты на собаках делают! – стал оправдываться Артемий Иванович. – И я опыт провел…

– Чтобы искупить свою вину перед пани Дарьей с этой песьей смесью, пану следует отвести ее на выставку кошек в Хрустальный дворец.

– Да, да, конечно…

– Не пойду я с ним никуда! – крикнула из-за двери Дарья. – Лучше бы он на эти деньги одежу Коленьке справил! Куртку новую пожгли, и жилетку, которую я ему пошила, и картузик пожгли, ему теперь даже в цирульню ходить не в чем. А уже холодать стало!

– Хорошо, хорошо! – сказал Фаберовский. – Есть у меня для него пальто, хоть поношенное, но теплое.

– Да откуда ж у меня картонка? У меня у самого один котелок на все случаи жизни. – Владимиров натянул свой венский котелок на голову по самые уши. – А что мы будем делать с Уродом, если … Застрелим?

– У нас нет иного выхода. Мы возьмем с собой Батчелора как сыщика, нанятого специально для расследования этих преступлений. Если дело дойдет до убийства фельдшера, мы сможем все объяснить. Закрой дверь, пан Артемий!

Поляк прокашлялся.

– А к тебе, Николай, у меня дело. Ты когда-нибудь слышал о том, что на сетчатке глаз жертвы остается изображение того, что она видела в последние мгновения жизни? Мне известно, что министр внутренних дел после того, что ты устроил на Майтр-сквер, сделал запрос, исследовал ли кто-нибудь из докторов глаза покойных. Я не знаю, что ты можешь сделать, чтобы умирая, Келли не видела тебя, но мне не хотелось бы, чтобы на фотоотпечатке полицейские обнаружили бы твое лицо.

На Эбби-роуд из гардероба поляка была извлечена грубая рабочая одежда, в которую он облачился сам и заставил облачиться Артемия Ивановича. Почти четверть часа ушла на то, чтобы подогнать одежду по фигуре Владимирова, дабы он не выглядел совсем уж чучелом. Наконец, в половине седьмого Батчелор вывел со двора запряженный экипаж, сел на козлы, поляк с Артемием Ивановичем поместились сзади в кузове и они отправились в Ист-Энд.