Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Доктор Уилльямс порылся в бумагах на полке у себя за спиной и протянул одну инспектору. Абберлайн переписал адрес к себе в книжку.

– Скажите, он никогда не делал ничего странного?

– Нет, он был очень аккуратен и исполнителен. Он имеет медицинское образование и мог по своим знаниям работать младшим ординатором при больнице. Он называл себя feldscher.

– Он говорит по-английски?

– Да, довольно сносно. К тому же он прекрасно знает латынь.

– К сожалению, я едва ли смогу допрашивать его на латыни. Вы что-нибудь знаете еще об образе его жизни? Чем он интересовался, что делал дома? Может быть, он еще где-нибудь работал?

– Кажется, он жил вместе с сестрой. Он был довольно скрытен и почти ничего не рассказывал о себе.

– Когда он бывает в лазарете?

– Я вызывал его один или два раза в неделю, когда надо было подменить кого-нибудь из наших санитаров.

– Если вы вспомните еще что-то, – сказал Абберлайн, стоя у двери лазарета, – сообщите в участок. А мне надо спешить. Все убийства происходили в ночь либо на пятницу, либо на субботу, либо на воскресенье. Ни вчера, ни позавчера никаких убийств не произошло. Значит, именно сегодня может произойти очередное.

Стоявший на ступеньках Батчелор, дождавшись отъезда инспектора, взял кэб и помчался, насколько позволяли скудные силы лошаденки, на Сент-Джорджс-уэй, чтобы сообщить о только что услышанном Фаберовскому.

Здесь проходили экстренные сборы. Дарья выволокла одеяло и подушки и стала заворачивать в них еще горячий самовар. Сначала она уложила самовар вниз краном на подушку, потом прихлопнула самовар сверху другой подушкой и, навалившись на него, увязала бечевкой. Затем, расстелив на полу одеяло и пыхтя, как каталь на барже, стала укутывать в него самовар. Концы одеяла сверху и снизу она запихала в трубу и в дырку между ножек самовара, забив туда для верности по сахарной голове.

– Абберлайн допросил Уилльямса и отправился в полицейский участок, наверное, за помощью! – крикнул Батчелор, вбегая в гостиную.

Хотя все ждали этого, его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дарья заголосила. Васильев оставил в покое купленный Дарьей иллюстрированный журнал для благородных бездельников, который он раскрашивал красным карандашом. Даффи засуетился по комнатам, как мышь, которой наступили на хвост. К счастью, Артемий Иванович был оставлен поляком сидеть на козлах, иначе паника непременно приняла бы вселенские размеры.

– У доктора есть адрес, – равнодушно сказал фельдшер, закладывая карандаш за ухо.

– Какой адрес? – вскрикнул Фаберовский.

– Здешний.

– Хорошо, что не мой! Какой я идиот, запамятовал, что каждый санитар должен оставлять в больнице свой адрес! Я тебя утоплю в Темзе, урод! Фаберовский схватил Васильева за горло и повалил со стула на пол.

Дарья завизжала и забилась в истерике. Фаберовский отпустил фельдшера и ударил ее ладонью по щеке, чтобы привести в чувство.

– Тащите вещи до двери! Батчелор, на улицу! Приведите сюда Гурина с экипажем, а сами оставайтесь снаружи, в стороне. Если мы успеем уехать до прихода полиции, вы скажете потом, что она делала. Эх, а сегодня в церкви уже второе воскресенье, как объявляют о моей помолвке!

Начался великий переполох. Фаберовский послал Дарью отвлекать хозяйку, а Даффи с Васильевым стали загружать вещи. Удивленные таким ранним переездом, даже молочницы не кричали в это утро, они стояли рядом со своими бидонами и глазели на суматоху. Утомленный бестолковой беготней ирландца и фельдшера через дверь, поляк открыл им окно, и Даффи стал передавать вещи на улицу Васильеву прямо из комнаты. Они успели закидать в экипаж все необходимое, когда Фаберовский заметил, что Батчелор, следивший за подъездами к дому, отчаянно замахал руками.

– Полиция, – Фаберовский вытолкнул Коновалова на улицу и запихал в брум. – Где Дарья?

– Там же еще вещи и швейная машина! – воскликнул Васильев.

– До дьяблу их! Пан Артемий, отпять-ка от подъезда. Еще, еще! Хватит! – Фаберовский выскочил из брума и бросился обратно в дом.

Кэб с полицией подъехал к подъезду, когда Дарья наконец-таки вернулась от хозяйки. Не дав ей времени на раздумья, поляк схватил ее за руку и потащил обратно к двери. Внизу он увидел входивших в подъезд констеблей и инспектора.

Пока полицейские привыкали к полумраку вонючего подъезда, не спеша идти дальше, чтобы не вступить во что-нибудь и не перепачкать начищенные ботинки, он бесшумно закрыл дверь и запер ее на засов. Схватив Дарью за руку, поволок к окну. Дотянув женщину до окна, развернул ее лицом к улице и, упираясь руками ей в зад, навалил на подоконник.

– Охальник! – заревела Дарья благим матом, пытаясь развернуться и дать поляку пощечину. – Греховодник!