Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Со словами: «Господи, помилуй» Владимиров сиганул через разверзшуюся перед ним в темноте пропасть между двумя бортами. Курашкин позеленел, взглянув вниз на пенящуюся воду, и зажмурившись, сделал отчаянный шаг. Артемий Иванович едва успел схватить его за шиворот, чтобы не дать ухнуть бывшему морскому волку в морскую пучину.

– А теперь Дарья! – велел Фаберовский.

Дарья завыла в голос. Ирландцы схватили ее за руки и потащили к борту катера, а Уллис разжимал ее пальцы, когда она хваталась за стойки тента. Даффи и Конрой пытались задрать ей юбку, чтобы она могла перекинуть ногу через фальшборт, но Дарья верещала и брыкалась. Тогда хозяин шхуны велел своим матросам принести широкую длинную доску. Доску перекинули с борта на борт, и один из рыбаков взялся за ее конец, чтобы не дать этому импровизированному мостику свалиться, когда суда расходились в стороны. Поднатужившись, ирландцы при помощи Леграна и Коновалова завалили Дарью на доску и Фаберовский с Владимировым потащили орущую бабу за руки к себе наверх по скользкой от рыбьей чешуи доске. Но тут ее юбка за что-то зацепилась и движение застопорилось. Борта стали расходиться в стороны, Дарья оказалась посреди доски над бурлящей водой, доска треснула и стала прогибаться.

– Тащи! – заорал Фаберовский, подбежавшие рыбаки дернули Дарью, безнадежно порвав юбку, и шесть пудов визжащей бабы грохнулись на палубу «Флундера».

Связанных Леграна и Ландезена передали, словно дикарскую добычу, приторочив их за руки и за ноги к багру. И вот, когда все перебрались на шхуну, Хант провел их в небольшую каюту.

– Можете располагаться здесь. По просьбе вашего комиссионера мистера Батчелора я приготовил вам выпивку.

Затем, вернувшись на палубу, Хант велел поднимать якоря и ставить парус. Все спустились туда же, чтобы поглядеть, лишь Артемий Иванович остался в каюте и Фаберовский услышал хлопанье откупориваемых бутылок.

А Артемий Иванович, заслонив спиной стол от сваленных в угол француза с евреем, достал из чемодана мешочек с полуфунтом снотворных порошков и выложил его рядом со стаканами. Надев пенсне, он приступил к распределению. Во все стаканы Владимиров положил по два порошка, Дарье, подумав, добавил еще два, и лишь себе ничего не положил.

– Пан Артемий, – раздался голос Фаберовского и Владимиров быстро спрятал мешок. – Прошу наверх посмотреть, мы отплываем. Потребно попрощаться с Англией, когда пан ее еще увидит!

Владимиров поднялся на палубу, еще раз взглянул сквозь пенсне на унылые берега, едва видные в темноте, на сгибаемый ветром камыш, волны с пенными барашками на гребнях, и вместе со всеми спустился вниз, где не дул пронизывающий ветер и не было пробирающего до самых костей холода, веющего с открытого моря. Но, о ужас, он забыл, какой же стакан его! Его взгляд заметался по столу, но поздно – все стаканы уже были разобраны озябшими руками.

– Предлагаю выпить за здоровье благополучно царствующей императрицы Марии Федоровны, чье величество сегодня отмечает свой день рождения, – провозгласил Артемий Иванович, поднимая стакан к губам и думая про себя: – «Придется сходить к борту, да два пальца в рот».

Однако дойти до борта ему уже не привелось. Злодейка-судьба подсунула ему дарьин стакан, Артемий Иванович рухнул почти тут же и захрапел. Все в замешательстве замерли, а Фаберовский тут же выскочил на палубу, возблагодарив судьбу за то, что его коллега таким неожиданным образом обнаружил свой замысел. Освободившись от содержимого желудка, поляк постоял на палубе, приходя в себя. Шхуна вышла в открытое море и судно еще сильнее начало качать. Вскоре из каюты с осоловелыми от алкоголя и снотворного глазами поползли остальные, сразу же направляясь к борту. По палубе прокатился вал и вымочил всех до нитки.

Оба пленника, остававшиеся трезвыми, поняли, что это их последний шанс освободиться. Ландезен, чьи зубы не были стерты о жесткие клубни гвинейского батата, стал перегрызать веревку, связывавшую руки Леграна. Через некоторое время его бобровое занятие было закончено. Потирая затекшие запястья и не торопясь, несмотря на призывы еврея освободить и его тоже, француз направился к распростертому на полу Владимирову. Он достал из кармана его пиджака мешочек со снотворным.

Мешок с порошками поразил Леграна. Если все это количество разделить на число присутствовавших на шхуне, то такая доза могла усыпить целое стадо слонов, а у людей едва ли остался шанс проснуться когда-либо. Француз мгновенно всыпал в открытое шампанское порошки, после чего улегся на свое место.

Вернувшись с палубы, мокрые и продрогшие, все снова расселись вокруг стола и, разлив шампанское, взялись за стаканы. Фаберовский спокойно опрокинул свой в горло, не опасаясь более быть отравленным или усыпленным.