Барбара. Скажи, когда ты вернешься?

“Я никогда не репетировала жесты перед зеркалом, не работала с режиссерами (кроме спектакля «Лили Пасьон»), я подчинялась тем законам, которые устанавливала публика. Я говорила с ней, я любила ее, и это она создавала все мои песни – без нее ничего бы не случилось”.

Все помнят, что шлюз на реке – это когда ты долго ждешь, а потом корабль, на котором ты находишься, оказывается совсем на другом уровне, чем прежде. Так что L’Ecluse было правильным названием. Да еще и ее домом в течение шести лет.

За несколько недель до смерти она позвонит приятелю и предложит: “Слушай, у меня идея. Давай опять петь в бистро и кабаре. Как раньше, когда я начинала…”

Зеленый фломастер

Глупо думать, что, попав в знаменитое парижское кабаре, наша 28-летняя певица только и думала, что о публике. Нет, в Париже она с головой бросилась в пучину самых разных отношений! Читая об этом периоде ее жизни в книге Алена Водраска “Романтическая жизнь” – спасибо ему за массу подробностей! – я взяла зеленый фломастер и стала обводить имена тех, с кем она была близка. Скоро страницы стали зеленеть на глазах! Донжуанский список моей героини оказался весьма внушительным.

Вот Жан Пуасоньер: знакомство произошло в кафе La Boule d’Or (“Золотой шар”) на площади Сен-Мишель. История поразительно напоминает сюжет ее первого брака: тоже студент-юрист, завороженный миром музыки и театра и готовый сменить профессию на более творческую, тоже из обеспеченной семьи с достаточно высоким социальным статусом. Значит, не одни художники влекли ее – ей хотелось и стабильности, и защиты, и заботливого покоя. Летом 1957-го, когда Барбара была совсем на мели, Жан Пуасоньер увозит ее на несколько месяцев в Шатору – район в центральной Франции, к югу от Орлеана. Там в старинном замке живет его друг детства с женой, они ждут ребенка. Тишина, прекрасная природа – уроженцы этих мест потом проведут целое исследование, чтобы доказать: именно их окрестности вдохновили певицу на написание песни Au bois de Saint-Amand (“В лесу Сен-Аманд”)… Целый день она проводит за фортепьяно: арпеджио и вокализы, арпеджио и вокализы, и так без конца. Она подружилась с хозяйкой дома и иногда подходила к ней, бережно приподнимала ее свитер и прижималась щекой к большому животу. Хотела ли своих детей? Не думаю. Потому что сама всегда оставалась раненым ребенком – отсюда возникнут потом эти нежные и возвышенные песни-баллады о детских секретах, печалях и радостях, о навсегда потерянном саде детства, из которого жизнь изгоняет, как из рая. Похоронив в конце 1959-го отца и вернувшись из Нанта, она уходит от Жана точно так же, как когда-то ушла от первого мужа, – решительно и без объяснений. Он долго залечивал раны, потом женился, и на его свадьбе произошел курьез: поздравить молодых приехала Барбара со своим новым другом, но тотчас так сильно с ним разругалась, что тот вскочил в машину и уехал, увезя с собой свадебный подарок. Невеста запомнила это на всю жизнь. А в начале девяностых, когда Пуасоньера не станет, она получит от Барбары письмо, полное сострадания и любви.

…Наступали шестидесятые – годы всеобщего раскрепощения, освобождения от табу и запретов, время пьянящей легкости и больших надежд. Начиналась сексуальная революция, в которой было все-таки больше стремления к свободе, чем распущенности. Во всяком случае, именно после нее европейские женщины получили равные с мужчинами возможности – от права на образование и работу до права пользоваться контрацептивами и делать аборты. Люди восстали против того, чтобы государство и церковь залезали к ним в постель и указывали, как надо. Каждый должен сам решать свою судьбу. Где и как жить. С кем спать. О чем думать. Свобода – что может быть желаннее и заманчивее для творческого человека, неважно, мужчина он или женщина! “Все мы стояли на баррикадах сексуальной революции”, – скажет позже один из героев Василия Аксенова, певца секса и свободы, которых в СССР, как известно, не было. Но прочитайте его документальный роман “Таинственная страсть”: эротические приключения наших шестидесятников будут покруче похождений артистической богемы Левого берега Парижа. Но как же много общего, хотя жили они тогда словно в разных галактиках.