Барды Костяной равнины

– Дорогая, – сказала она, мужественно чмокнув губами воздух над щекой Беатрис, – как необычно ты выглядишь!

– В самом деле? Я просто как раз отправляюсь копать.

– Копать… Да.

– У моей дочери необычные интересы, – поспешно заговорил король. – Она сама садится за руль, пересекает Стирл и большую часть дня пропадает под землей, а после возвращается домой – если нам посчастливится, с забытыми осколками самой истории. Вроде этого! – он выставил на всеобщее обозрение принесенный с собой медный диск. Пожилые кузены и кузины зашушукались. Лорд Гризхолд подался вперед, чтобы лучше видеть. – Твой дядя, – пояснил король для Беатрис, – тоже заинтересовался стариной.

– Да, пахари в моих полях постоянно откапывают разные разности, – пробормотал лорд.

Его бард тоже надолго задержал взгляд на диске, и Беатрис обнаружила, что, в свою очередь, надолго задержала взгляд на нем. Она не смогла бы так сразу сказать, каков он – необычайно красив или просто неотразим. Казалось, он занимает куда больше места, чем ему требуется. «Возможно, – подумала она, – в каком-то смысле он обитает во всем своем большом, ширококостном теле – даже в тех его уголках, о которых другие и не подозревают». Даже его длинные волосы, распущенные по последней принятой среди музыкантов моде, словно бы излучали черный свет, как шкура хорошо вычищенной лошади.

Бард вскинул голову и встретился с ней взглядом. Его глаза сияли тем же черным внутренним светом. На миг принцессе почудилось, что этот свет струится в ее глаза. В этот миг полный жизни юноша будто бы сделался неосязаемым, как воздух, как время, словно он стал всего лишь маской какого-то безымянного древнего осколка прошлого, проникшего под кров ее отца. Принцесса была привычна к виду древних вещей, и что-то в ее душе узнало в этом человеке одну из них.

Моргнув, она освободилась от наваждения, перевела дух и вновь увидела его неотразимое лицо и мрачное любопытство в устремленных на нее глазах. Кровь закипела в ее жилах, и она почувствовала, что неудержимо краснеет – от ключиц до лба. Она с трудом отвела взгляд в сторону, но и после этого чувствовала на себе его глаза.

Однако, может быть, это ей просто почудилось: вновь подняв взгляд, она увидела, что бард смотрит на отца, говорящего хранителю коллекции:

– Да, Беатрис, как она вам и сказала, принесла нам загадку. Вот что нашлось в раскопе.

«Как же зовут этого барда?» – меж тем вспоминала она. Официально он еще не выступал при дворе, хотя накануне вечером Беатрис слышала негромкие звуки арфы с галереи для менестрелей. Она знала: он будет выступать сегодня, за ужином в честь лорда Гризхолда.

– Беатрис?

Все вокруг смотрели на нее. Почувствовав, что снова краснеет, Беатрис виновато улыбнулась.

– Извини, отец, я… Я задумалась, – она сделала шаг назад. – Мне пора. Уже отлив, и остальные ждут, когда я приеду подобрать их.

– Подожди, подожди, – со смехом сказал отец. – Прежде, чем убежать, расскажи нам, где это было найдено.

– О… За Докерским мостом, среди стоячих камней у берега реки.

– В самом деле? Что же могло вдохновить мэтра Кле на исследование этих развалин?

– Отец, никто не знает, что вдохновляет мэтра Кле.

– Да, это так. Что ж, если должна идти, значит, должна. И постарайся откопать что-нибудь настолько же удивительное, чтобы показать нам всем за ужином.

– Хорошо, отец.

Быть может, она снова почувствовала на себе взгляд барда, отворяя дверь, а может, это ее собственное влечение заставило ее оглянуться перед тем, как переступить порог. Да, он действительно смотрел ей вслед, и на его лице явственно отражалось то же удивление и интерес, что и на лице Беатрис.

Весь день она ломала голову над этим широким точеным лицом, странным образом излучавшим энергию одновременно с тайной. В нем чувствовалось нечто дикое. Нет, не то чтобы дикое – ничего звериного, возможно, всего лишь намек на непредсказуемость, вполне подходящую барду из мрачных и грубых гризхолдских земель. Должно быть, он собирал свою музыку везде, где бы ее ни услышал, среди высших и низших сословий, в палатах и в хижинах. Может быть… Это лицо то и дело появлялось между ее глазами и кистью, между ее глазами и маленькой киркой, пока они с Кэмпионом двигались вдоль края каменной кладки, выступавшего из-под слежавшейся земли. Время от времени Кэмпион принимался насвистывать, а порой задавал вопросы о диске, и она отвечала, почти не слыша собственных слов.

К концу дня она услышала его вскрик, обернулась и с удивлением увидела, что он, выронив кисть, протирает глаза.

– Миледи, – пожаловался он, смеясь и в то же время шмыгая носом, запорошенным пылью, – вы соблаговолили пожаловать меня целой тучей пыли прямо в лицо!

– Прости, – воскликнула Беатрис, шаря в карманах в поисках платка. – Вот, возьми…

– Не могу же я сморкаться в вензель династии Певереллов!

– Еще как можешь. Я всю жизнь это делаю.

Несмотря на свои возражения, он с великим энтузиазмом высморкался, протер слезящиеся глаза, подобрал кисть и бросил на Беатрис хитрый взгляд.

– Ты уже не первый час ничего не слышишь и даже не замечаешь. Уж не влюбилась ли?