– Саликс… – оторвав от каравая еще краюху, он нетвердым шагом двинулся к двери. – Пойду, навещу ее.
Так он и сделал, выйдя за порог с завтраком в одной руке и плащом в другой. По пути он почти не замечал ни густого снега, сыпавшего из серых туч, ни того, как вязнут ноги в свежих сугробах. Без стука войдя в домик Саликс, он молча принялся шарить повсюду. Казалось, ее коллекция палочек указывает тайный путь, с которого не свернуть, на котором не остановиться, пока не дойдешь до конца. Он следовал этим путем, не замечая высокой седой старухи, все это время стоявшей совсем рядом, мешавшей и мешавшей варево в котле над огнем.
– Что ты делаешь? – услышал он.
Его ответ прозвучал так же глухо, будто издалека:
– Собираю твои слова.
– Найрн, – окликнула она.
Найрн моргнул. Вокруг возникло, встало на место новое слово – домик старой знахарки, со всеми его плетеными ковриками на полу и спинках стульев, со всеми полками, полными снадобий, аккуратно расставленных по местам и снабженных ярлыками.
Он поднял на нее взгляд и вновь моргнул. Казалось, Саликс встряхнула его, заставив очнуться. «Да, так и есть, – понял он. – Она ведь произнесла слово, означающее мое имя».
В улыбке Саликс мелькнуло нечто среднее между весельем и раздражением.
– Мэр говорит, ты стал просто невозможным. Сказала-то она «рассеянным», а думала, пожалуй, «полоумным». Тебе нужно снадобье?
– Снадобье?
– Чем я, – медленно, раздельно сказала она, – могу тебе помочь?
– О-о… – Найрн покачал головой. – По-моему, от этого лекарства нет.
– Ну, а название у этого есть?
– Наверное… – Найрн призадумался, глядя на ненасытное чудовище, вселившееся в него и пожирающее слова, как огонь – прутики хвороста. – Наверное, это называется «волшебство». Оно идет, куда пожелает. А я просто следую за ним.
Покопавшись в памяти, он извлек наружу очень полезное слово, которое почти забыл, и добавил:
– Прости.
– Надо же, – сочувственно сказала Саликс. – Жаль, мне этого как следует не понять. Это хорошо или плохо? Об этом ты уже знаешь?
– Нет, – стены жарко натопленного домика заколебались, сделались расплывчатыми, заслоненные множеством новых слов, узнанных под этой крышей. – Пока нет. Когда узнаю, расскажу.
Снег унялся. Когда Найрн шел назад, вверх по склону холма, мир показался ему немым, точно в полночь. Даже река, сузившаяся, превратившаяся в тонкий ручеек темной воды, стиснутый наступающим льдом, текла под мертвенно-бледным небом, не издавая ни звука. Школа-на-Холме будто сжалась, съежилась от холода. И узкие окна башни, и толстые стекла крохотных окошек ученических спален были забраны решетками застывших ледяных слез. Зубчатая вершина башни превратилась в перевернутую вверх дном ледяную корону, с которой, точно грубые варварские драгоценности, свисали вниз острые сосульки толщиной в кулак. Старательно помечавший все попадавшееся на глаза древними письменами, Найрн на короткий миг позабыл, как выглядит слово «лед». Он остановился, глядя на огромные сосульки, тянущиеся вниз с высоты, и вдруг увидел в сосульках те же палочки – длинную, короткую, длинную, длинную, короткую – расставленные наугад, как нередко поступает природа. А может, это лишь крохотный фрагмент знака – такого огромного, сложного, что его не охватить простым глазом?
Вдруг солнце, выглянув из-за мрачных туч, метнуло вниз неожиданно яркий, ослепительный луч. Луч ударил в вершину башни, и под его прикосновением ледяная корона зажглась золотым огнем. У Найрна перехватило дух. Слово «огонь» тут же зажглось и в его голове, свет пробежал по чертам древнего знака, как палец по струнам арфы, вслед за лучом солнца, игравшего свою мелодию на струнах зимнего утра, и… Слово рванулось из головы Найрна вперед, вверх, навстречу огню внутри льда.
Сверху послышался треск. В этот же миг внизу распахнулась дверь, и на порог вышел всезнайка Дрю, закутанный в теплое с головы до пят.
Сосулька ударила его со всей силой копья, брошенного с башенных зубцов. Осколки льда зазвенели о камень порога, Дрю содрогнулся и рухнул в снег. Казалось, дыхание в горле застыло, обратившись в лед. Солнечный луч угас. Вокруг головы Дрю расплылась, задымилась в снегу кровавая клякса – единственное в мире пятно цвета. Застывший во времени, вдруг сделавшемся медленным, неподатливым, словно янтарь, Найрн увидел в окне над дверью лицо Деклана. Привлеченный шумом, старый бард выглянул из «музыкальной» комнаты, оглядел двор, поднял взгляд на Найрна и скрылся.
Один из учеников, подошедший закрыть распахнутую дверь, выглянул наружу и закричал. Другие, сгрудившись сзади, вытолкнули его наружу. Из-за их спин донесся голос Деклана – спокойный, только звучавший несколько громче обычного. Собравшиеся послушно расступились, давая ему дорогу.