Бархатная кибитка

Взобраться, что ли, на один из венериных холмов, чтобы сверху лицезреть неземную землю? Красота такая, что можно от восторга подавиться черешневой косточкой. Скорее выплюнь косточку на ладонь и положи ее, родимую, на могилу разбившегося планериста, возле обелиска, где уже лежат чьи-то мумифицированные цветы. А лучше даже и вовсе не взбираться на холм, а просто продолжать всасываться в разверзающийся ландшафт. За венериными холмами вам гарантировано безлюдье. Опять Иаков, спящий на камне. И еще один. И еще. Их здесь множество, и все спят, не размыкая глаз. Поодаль от спящих бродят маленькие стада козлоногих фавнят. Откуда прискакали библейские фавнята? Зачем они трясут над осоками своими лбами высокими? Своими личиками травяноокими? Голые Адам и Ева прячутся под глинистым склоном – юные прародители смущенного человечества сделались чемпионами мира по фигурному катанию, нынче они скользят, нагие, как Наг, как Нуф-Нуф, они скользят по поверхности синих бассейнов, которые внезапно оледенели под палящим солнцем, они выписывают монограммы и вензеля остриями своих коньков, синие лица бассейнов оборачиваются мелкотравчатыми экранчиками в глубинах советских квартирок, там светятся бормочущие телевизоры, телевизоры-бурундучки, обозначающие уют: Брежнев ли на экране, Штирлиц ли. А то, бывало, бьются в танце слипшиеся воедино фигуристы – шерочка с машерочкой. Кто там бредет с огненным мечом вдоль изрезанного скального среза? Ангел? Видно, собирается изгнать Адама и Еву из рая, но никак не может их найти: они спрятались под глинистым склоном.

Ангел-увалень, гигантский, раскаленный, он шипит, как глазунья на сковороде, как Савонарола, он шкворчит, запекаясь в своем саване. Вместо головы у него золотой червонец с профилем императора Николая Последнего, слегка затертый пальцами купцов, адъютантов, лавочников, заводчиков, половых, архимандритов, ягодников, модисток, кокоток, жандармов, сомнамбул, исихастов. Не обнаружив нигде нагих прародителей, ангел обрушивает свою ярость на аккуратные новые дома, сокрушает их, разносит в щебень, топчет их хрустящие останки своими тяжеловесными ногами, похожими на огромные цельнометаллические валенки, слитые из теплого чугуна. Откуда взялись новые дома? Их построили в нулевые, в годы блаженного обнуления. Застроили Библейскую долину, испоганили, осквернили, истерзали магическое женское тело этой волшебной долины. Строили, кажется, немцы. Оттого на многих многоквартирных домах, несмотря на современный их облик, видны синие и зеленые черепичные крыши. Строительство. Жадное, лихорадочное, обсессивно-компульсивное строительство.

Обращаясь к описаниям детств и отрочеств, оставленным предшествующими поколениями, сталкиваешься с тем, что детства этих поколений разрушены и отстранены революциями, войнами, репрессиями, вынужденными эмиграциями. Детство же моего поколения разрушено строителями. Наше детство растоптано апгрейдом, обновлением, так называемым «прогрессом», который по сути скрывает в себе регресс, архаику. Ведь, если вдуматься, мы выросли в гораздо более продвинутом мире, чем тот, что нынче видим вокруг себя.

Итак, мы с прискорбием сообщаем вам, что Библейская долина застроена, осквернена. Поэтому тема строительства, как тень смерти, присутствует в тексте этой главы. Эта масонская тема начинается с южного хлеба, с этих светлых кирпичиков с закругленными уголками, столь напоминающих пористые кирпичи ракушечника. Из них складывают (или складывали раньше) местные дома и ограды. Затем эта тема вылупляется в образе несгибаемой княжны Голицыной (некие голые лица взирают на мир сквозь ее родовое имя) – когдатошней девочки, сделавшейся не по своей воле прорабом адских лагерных строек. На птичьих следах княжны возникает комсомолец-фокусник, рассказывающий о молодежных стройках хрущевско-брежневских лет. И завершается все строительной волной последних десятилетий (нулевых, десятых и ныне), таджикскими гастарбайтерами, ебущимися на строительных лесах (на днях моя приятельница-реставратор видела, как два таджика-гастарбайтера ебутся на строительных лесах). Немецкие квалифицированные рабочие в аккуратных спецовках. Оранжевые каски рядовых и невинных солдат зла.

Люди любят строить. С раннего детства их науськивают на это: разноцветные кубики, пестрые конструкторы Lego. Легальное домостроительство Внука. И еще сильнее люди любят разрушать то, что построили другие. Возможно, не самая гнусная из разновидностей человеческого самоутверждения. И все же одна из гнуснейших.

Помню, как проливал я горькие слезы, сидя на лавочке в коктебельском парке (бывшем литфондовском), когда снесли открытый кинотеатр, любимейший храм моего блаженного детства, – сидя на его рассохшихся длинных скамьях, сидя на его архаических стенах, сидя на ветвях близлежащих благоухающих деревьев, наблюдал я волшебные, тускловатые фильмы. Кинотеатр снесли, чтобы построить на его месте омерзительный бетонный отельчик. Случилось это уже в конце нулевых.