Бархатная Принцесса

И все потому, что в ту ночь, после прогулки с Принцессой, на мне осталось до хуя свидетельств ее поцелуев: засосов и уксусов, которые я дал бы с себя вывести разве что серной кислотой. И Ляля их, конечно же, видела. Сложила мой «нестояк на нее» и эти следы страсти, дополнила своими больными фантазиями – и утром устроила скандал. А я просто взял и свалил, хоть она орала на всю площадку, что выбросится в окно. И мне хватает смелости признать, если бы она исчезла из моей жизни – не важно, как – я вздохнул бы с облегчением, потому что совершенно точно она никогда не даст развод добровольно.

Но есть в сегодняшнем дне и что-то хорошее – я все-таки запросто ускользаю с работы. Моя часть заданий сделана хорошо, пару ошибок в коде я поправил по горячим следам, и когда говорю Бессонову, что нужно отлучиться, тот даже не спрашивает куда и на сколько. Кажется, своими ночными потрахушками с работой я заслужил себе пожизненное разрешение валить на все четыре стороны, если нет аврала.

На улице второй день снег с дождем, так что байк на приколе в гараже у дяди. А я на общественном транспорте, с полной охапкой мыслей, что пора покупать машину, потому что, когда у Даниэлы срок будет побольше, ей придется поберечься, так что прогулки на мотоцикле точно отпадают.

Я не хочу этого ребенка по множеству причин, но, кажется, могу постепенно смириться с мыслью, что он нужен ей, и принять такую реальность. Кажется, у меня одна из стадий приговоренного к смерти: после гнева наступил период торгов.

Чертов цветочный магазин закрыт, так что бегу к ней как есть, с пустыми руками. В следующий раз забросаю цветами с ног до головы, вот только вряд ли ее этим удивишь.

Она открывает сразу после звонка, как будто караулила за дверью. Я переступаю порог и сразу понимаю, что что-то не так. Она пытается отвернуться, неловко прикрывается волосами, так что буквально прижимаю ее к спине, удерживая голову за подбородок.

— Что это за хуйня? – едва ли узнаю собственный голос. Самого пробирает до потрохов.

У моей Принцессы опухла щека, и это просто пиздец, как заметно на фоне второй – бледной и запавшей от ее болезненной худобы.

— Даниэла... – зверею я. – Это он сделал?

Она отчаянно мотает головой, пытается сказать, что все ерунда и даже пробует меня поцеловать, но я перемещаю руки ей на плечи и крепко удерживаю на месте.

— Это он? – повторяю снова, очень надеясь, что на этот раз она перестанет валять дурака и ответит.

— Нет, Олег никогда бы… Нет. Это Оля.

— Она о нас узнала?

— Нет, просто закатила истерику. Была очень на взводе, кажется, переживает из-за того, что мой ребенок займет ее место в любимчиках отца.

Я втягиваю воздух сквозь зубы и крепко прижимаю Принцессу к себе. Желчь пожирает меня кусок за куском, даже не гложет костей, глотает, как есть. Потому что так уж выходит, что злость, которую Ляля не выплеснула на меня, она выплеснула на Даниэлу. И дальше будет только хуже.

— Поехали со мной? – говорю полный бред. – Мы с ребятами из офиса едем в Лос-Анджелес, на конференцию. Я не оставлю тебя здесь одну.

«Только если найду способ вырезать сердце из груди».

Губы Принцессы пахнут солью, когда я она тянется ко мне, чтобы поцеловать. И сама расстегивает пуговицы на блузке, пока я сбрасываю куртку и к чертям рву спортивную рубашку вместе с пуговицами.

— Пляж, солнце, пальмы… - говорю, словно пьяный. – Ролики?

— Ты ненормальный. – На ее губах мелькает проблеск улыбки. И Даниэла шепчет: - Я что-нибудь придумаю.

Я знаю, что нам нельзя, но, словно заколдованный, слежу за ее тонкими пальцами: как она расстегивает последние пуговицы на блузке, несмело, стеснительно ведет плечами, чтобы тонкая ткань соскользнула на пол. Мир за пределами контуров ее тела теряет резкость, растекается в блеклое скучное пятно. Ее кожа такая бледная, почти прозрачная. На сгибе рук темными змейками вены видны, и я непроизвольно беру ее за ладонь, поднимаю руку и прижимаюсь губами к теплой коже. Тут, прямо под кончиком языка, вибрирует ее отчаяние: быстро, остро, словно автоматная очередь.

Я не знаю, смогу ли удержаться. Не знаю, смогу ли затормозить, если она скажет «нет». Даниэла ведь не просто так лежала в больнице с этой своей сложной беременностью? Но зачем тогда раздевается? Для чего провоцирует меня этой своей чертовски маленькой грудью под простым белым лифчиком? Я бы содрал его зубами, потому что прятать от меня ее грудь – это преступление.

— Пожалуйста, остановись, - хриплю, уже почти бесконтрольно.

А она просто заводит руки за спину, терзает меня коротким звуком «молнии» - и юбка падает к ее ногам. Я почти умираю, такие это ноги: тонкие, словно выточенные из мрамора, идеальные, с маленьким, блядь, просветом между бедер. И моя рука уже там: ребром, словно ножом, вверх, до белой ткани ее трусиков, которую тут же накрываю всей ладонью.