Бархоппинг

Это было неожиданно, и я не успел опомниться, когда она отодвинула своё лицо и посмотрела в глаза – как будто сквозь меня, и озвучил свой вопрос, который, если подумать, был самым неразумным, из того, что можно было спросить в такой ситуации, хотя на самом деле я хотел узнать, не ошиблась ли она…

Конечно, на такое следовало обидеться, я стал извиняться и объясняться, но былого воодушевления и нежности уже было не вернуть. Я пересел напротив, пришёл Серёга и начал было что-то рассказывать, но мы его не слушали и не отвечали, и вскоре он замолчал ненадолго, потом спросил, где Яна – как будто назло. Я хотел было сказать Инне, что это естественный вопрос, это забота о ближнем, но не стал. Не было никакого смысла, и от этого стало печально.

В бар зашёл мужчина, одетый чуть ли не в домашнее, с собакой, поздоровался с сотрудниками, видно было, что его здесь знают, сел за барную стойку и заказал эспрессо, «как всегда».

– Время два ночи, а мужик как будто часовые пояса перепутал. – сказал Серега и добавил с издёвкой. – Возомнил себя каким-то итальянцем. Кофе за стойкой…

– Может, он писатель, или кто-нибудь ещё, кто по своему, особенному, графику живёт…

– Пейсатель, – ответил мне Серёга, и было видно, что он хотел добавить ещё что-нибудь обидное, но не нашёл, что именно.

Когда я сказал про особенный график, я с тоской подумал о людях, которые на меня не похожи, которые живут другой, необязательно лучшей, жизнью, по другим принципам и лекалам. Стало тоскливо. Порой у меня опускались руки, стоило подумать о чём-то таком, плюс ещё эта великолепная оплошность с Инной… Чтобы немного отвлечься, я завёл Серёгу, сказав, что, наверное, здорово жить здесь и иметь возможность так по-соседски спуститься в бар. Я знал, что это его заденет, потому что он имел схожие со мной мысли, только под другим углом. Если я хотел знать, как живут все люди, из любопытства, он – только чтобы сравнить с тем, как он живёт. Лучше – отлично, хуже – плохо, так же – отвратительно… Ещё его особо мучил вопрос внешних обстоятельств – он придавал им особое значение, как будто это было залогом его счастья… Жить в центре, иметь достаток, успех, поклонниц и почитателей, блистать талантом и не страдать. Несоответствие этого реальности он встречал со злостью и обидой, я же – с обидой и тоской…

Мы сидели так некоторое время, пока не позвонил Димон и не спросил, где мы были. Он пришёл один, и когда мы поинтересовались, где Жора, он поведал ужасную историю, которая с ним приключилась: Жора так хотел насладиться самыми вкусными и горячими кусочками, что каждое блюдо ел всё скорее и скорее, чуть ли не с огня… И он как бы сжёг себя… Как мы потом узнали, его язык потерял чувствительность на много несчастных месяцев, зато потом, когда рецепторы начали восстанавливаться, и он заново открыл вкус, он написал замечательную книгу про кулинарию и кухню.

И хотя было неэтично с моей стороны так думать, но я благодарил чревоугодие Жоры и его результат, потому что это как будто растопило лёд между нами, и мы начали обсуждать произошедшее. Вернулась Яна и начала было петь дифирамбы шеф-повару, которого привела с собой, но мы остановили её рассказом о трагедии Жоры. Повар, который оказался её знакомым из Израиля, был очень сочувственным и поделился своим опытом и жизненными примерами про таких любителей еды.

Начало его карьеры пришлось на распад Советского Союза, и он оказался одним из первых, кто встречал поток хлынувших с Запада вкусов и веяний, и особенно его поразило мясо, которое нельзя было сравнить с отечественным.

– У нас как делали: технический скот, из которого выжали все соки, отправляли на бойню, но конечно же, вместо мяса были шматы резины, которая становилась съедобной после трёх часов тушения. Жарить его было просто-напросто опасно, и мы об этом только читали в кулинарных книгах, мечтая и подбирая слюни. Ну так вот, представьте, когда привозят первые американские стейки, грили и прочее… Чудный новый мир, в который я окунулся с головой.

– Но теперь-то ты веган-евангелист. – сказала Яна, с какой-то нежностью, как телёнок, посмотрев в его глаза. Серёга тут же атаковал, почувствовав конкуренцию, с которой не мог бороться на равных.

– Это что за чудовище?

– Я бы не стал называть себя евангелистом, я не проповедую и не агитирую, – скромно сказал Янин друг. – Просто я видел, что мясо делает с людьми, как они звереют.

– Ну расскажи ту историю с новым русским. – Яна сделала умоляющее лицо.

– В Москве тогда открыли первый гриль-ресторан в России и, если вспоминать сейчас, это был ад, но тогда я был на седьмом небе: каждый день мы разделывали не меньше двадцати туш, ставили на выдержку или мариновали, а вечером начиналось таинство жарки и пиршество. Я сходил с ума от запаха, я тащился от вида хрустящей корочки, я упивался шипением мяса на решётке и вспышками падающего на угли жира. Это был храм хищников…