Баронесса ринга

Сент-Джон подозревал, что Марианна права. Он смотрел, как она покусывает пухлую нижнюю губу, на ее несчастное беспомощное лицо, и странная боль возникла у него в груди. Он хотел помочь ей, но ничего не мог сделать: любое его действие только ухудшило бы ее положение.

Наконец она пожала плечами и посмотрела ему в глаза.

– Я думаю, Доминик сразу узнал, кто на портрете, когда увидел его.

– Портрет?

– О! Разве я не сказала, что в медальоне спрятана миниатюра?

Сент-Джон улыбнулся этой грандиозной оплошности.

– Нет, вы об этом не упоминали.

– Хотите посмотреть?

– Если вы не против.

– Я не против. – Она фыркнула. – По крайней мере, мне не нужно волноваться, что вы будете меня шантажировать. Медальон на комоде, в эмалевой шкатулке.

Шкатулка была очаровательна и выглядела очень старинной и очень дорогой, хоть он и не был экспертом в этой области.

Стонтон открыл крышку и на мгновение удивился размеру медальона. Похоже, конец Ⅵ – начало Ⅶ века. Рубин сверху, если он настоящий, должен стоить целое состояние.

– Просто не верится, что Барнабас его до сих пор не отодрал и не продал, – усмехнулась Марианна.

Стонтон тоже об этом подумал.

Он потянул за маленький рычажок, и медальон открылся. Миниатюра, безусловно, принадлежала кисти хорошего мастера, изображение было настолько реалистичным, что казалось, будто женщина дышит.

Стонтон открыл встроенную рамку, закрепленную на петлях, противоположных той, что закрывала медальон. На нижнем правом изгибе миниатюры было выгравировано имя: С. Хорнеман.

Этого имени он никогда не слышал, но видел только те несколько миниатюр, которые имелись в галерее в Вортаме. Большинство из них были созданы не одну сотню лет назад. Если это действительно мать Марианны (а сходство несомненно), то художник должен быть их современником.

Он поднял глаза и поймал ее взгляд.

– Она похожа на меня, правда?

– Да, лицом, и форма глаз одинаковая. – И та же прелестная, словно жемчужная кожа, на которой художник изобразил легкий румянец. – Барнабас сказал, где другая миниатюра?

Марианна нахмурилась.

– Какая другая миниатюра?

Сент-Джон подошел к ее креслу и присел на корточки.

– Смотрите… – Он открыл рамку на портрете.

– Ой, а я и не знала, что можно так сделать. – Она взглянула на герцога. – Как вы думаете, я не испорчу портрет, если выну его?

– Вряд ли.

Он вытащил перочинный нож и протянул Марианне. Миниатюра легко выскочила.

– Она толще, чем я думала, – произнесла Марианна, покрутив крохотную картину, и поднесла ее ближе к глазам. – Похоже на слоновую кость.

Сент-Джон посмотрел внутрь открытого медальона.

– Гляньте, Марианна. Там есть еще надпись. – Он прищурился, пытаясь без очков разобрать крохотные буквы. – Можете прочитать?

– «Tu es le gardien de mon coeur. D.», – вслух прочитала Марианна. – Ты хранитель моего сердца. Д.

Она перевела взгляд с медальона на герцога.

– Она Д или Н?

– Не знаю, – признался он, – но две надписи указывают на то, что миниатюра – часть пары.

Марианна смотрела на портрет с отрешенным лицом.

У Стонтона на языке вертелось множество вопросов, но она выглядела такой уставшей и уязвимой, что он не решился их задать.

– Слушайте, почему бы вам не прилечь, – предложил Сент-Джон, осторожно забрал из ее вялой руки тяжелую цепочку и пристроил обратно на комод.

Когда он протянул Марианне руку, чтобы помочь подняться, она сердито нахмурилась.

– Со мной все в порядке. Вы же слышали, что сказал доктор.

– Он сделал вывод, что сотрясения мозга у вас, вероятно, нет, но вам все равно необходимо отдохнуть.

Марианна нахмурилась еще сильнее и шлепнула его по руке.

– Я не калека. И отлично могу встать сама.

Сент-Джон ухмыльнулся и отступил на шаг. Со временем ее грубость стала для него скорее привлекательной, чем оскорбительной.

– Я собираюсь умыться и почистить зубы – надеюсь, это позволительно?

– Да, разумеется, – мягко ответил он. – Вода, наверное, уже остыла. Вы…

– Нормально все! – рявкнула Марианна. – И сегодня ночью вам не нужно сидеть в моей комнате.

Не обращая внимания на ее слова, Сент-Джон устроился в кресле с подголовником, прислушиваясь к плеску воды за ширмой и стараясь не думать о том, как она снимает ночную рубашку и ополаскивает тело прохладной водой. Он гнал от себя мысли о ее затвердевающих сосках и…

Герцог застонал, поправил восставшее естество и вытащил часы. Почти полночь. Черт. Это будет долгая ночь.

Спустя несколько минут Марианна вышла из-за ширмы, уже без своего грубого платья, в тоненькой ночной рубашке.

Сент-Джон встал, сунул старые часы обратно в карман. Свет позади озарил ее тело, лишив его дара речи, а сердце заколотилось, словно табун лошадей.

– Я говорила серьезно, ваша светлость. Вам нет надобности тут оставаться, – сказала она, забравшись в постель и натянув на себя тяжелые одеяла. – Я не нуждаюсь в опеке.

– Я уверен, что Сесиль уже заняла мою комнату. – Вообще-то он предполагал, что Сесиль присоединилась в фургоне к Гаю, но решил оставить свои догадки при себе.

Марианна открыла рот, видимо, собираясь возразить, но передумала.