Барселона: история города

В Каталонском центре предпочтение отдавалось интересам буржуазии; федералистов оттеснили, главной заботой каталонизма стал торговый протекционизм, а потом Центр и вовсе раскололся. В 1887 году его консервативное крыло стало существовать самостоятельно и сформировало Регионалистскую лигу. Среди ее вождей были юристы-политики Нарсис Вердагер, Энрик Прат де ла Риба-и-Сарра, Луис Дуран-и-Вен-тоса и архитектор Хосеп Пуиг-и-Кадафалк. Но главных идеологов и пропагандистов консервативного каталонизма было двое: журналист Жоан Мане-и-Фла-кер (1823–1901), заклятый враг как карлизма, так и федерализма, который издавал широко читаемую городскую глазету «El Diario de Barcelona» в течение тридцати пяти лет, и священнослужитель, принадлежавший к правому крылу, Хосеп Торрас-и-Багес (1846–1916).

Хосеп Торрас-и-Багес

Мане-и-Флакер был голосом барселонского среднего класса. Он разделял и в значительной степени формировал взгляды его представителей. Ведь буржуазный каталонизм, по крайней мере, до формирования Регионалистской лиги в 1901 году, не имел идеологии. Ее заменяли отдельные идеи и отклики на внешние раздражители. Разумеется, Мане-и-Флакер видел Каталонию отдельной страной и истово верил в ее существенные отличия от других стран: язык, особенности законодательства, деловой жизни, — словом, во все, благодаря чему она стоит особняком от Испании. Зато не верил в централизованное государство, которое сменило автократию Бурбонов, и в военные перевороты. Он опасался мадридских либеральных идей. Они дорого обошлись Барселоне, обернулись мятежами и поджогами. Он был уверен, что мадридские политики продажны, а вот каталонские могут быть честными. Так, по крайней мере, говорилось в передовых статьях «Эль Диарио». И если кто-нибудь в Мадриде осмеливался напасть на священную Каталонию, на ее невыразимую, мистическую, высшего порядка непохожесть — как это сделал поэт и политик Нуньес дель Арсе в своей вызвавшей озлобление речи в 1886 году, — «Эль Диарио» тут же начинал метать громы и молнии, потому что его редактор полагал, что границы между Каталонией и остальной Испанией — нечто большее, чем искусственно установленные рубежи. Эти границы — не «каприз короля илии завоевателя, они установлены самой природой, или, вернее, Провидением, которое противится всем попыткам людей их убрать».

Торрас-и-Багес имел еще большее влияние, чем Мане, так как за ним стояла церковь. Он пользовался авторитетом среди священнослужителей и верующих, но вращался и в других кругах: людей искусства, финансистов, политиков. Его идеи с готовностью воспринимали Антони Гауди, поэт Жоан Марагаль, такие известные люди, как Жирона, Гюэль, Камбо, Арнус. Он много писал. Собрание его сочинений — семь толстых томов речей, литературной критики, философских размышлений, теоретизирования националистического толка на разные темы, от тайны Троицы и трудов Рамона Льюля до проповеди бойскаутам об «Иисусе Христе, Последнем Атлете». Карьера Торраса и его жизненный путь иллюстрируют, возможно, лучше, чем что-либо другое, сколь эфемерны были любые разграничительные линии между политикой, культурой и религией в те времена. Каталонистское движение вбирало в себя и одно, и другое, и третье.

Высокий, полный, слепой, как крот, без своих очков, наделенный глубоким, звучным голосом проповедника, Тор-рас выглядит очень импозантно на фреске Жоана Льимоны в церкви Богоматери в Монтсеррате. Сверкание его очков должно было повергать либерала в дрожь, а протестанта отправлять в глубокий обморок.

Как и Гауди, Торрас родился и вырос в сельской местности. Он был сыном фермера из Вилафранки де Пенедес. Его братья умерли молодыми, мать совершенно подкосила эта потеря, а отец, которого Торрас глубоко чтил, дожил до почтенной, хотя и немощной старости.

Преданность Торраса страдающим родителям прекрасно вписалась в идеологию «отчего дома» и еще больше укрепила его социальные взгляды. Единственной основой каталонской независимости могли стать ценности традиционной, деревенской Каталонии, приложенные к индустриальному обществу Барселоны. Патриархальная семья по-прежнему служила образцом каталонскому обществу, старому или новому. Casa paira/ — светская метафора церкви. Она соединяла частную жизнь и религию бесшовной и цепкой паутиной доктрин и догм. Только церковь могла всколыхнуть глубокие течения, скрывающиеся под слоем политики, и, таким образом, вдохнуть жизнь в каталонское эго.