Барселона: история города

Трубадурам, средневековым поэтам, однако, потребовалось время, чтобы приспособить каталанский для себя. Ни один канон поэзии трубадуров не родился при каталонском дворе. Сама идея куртуазной любви, которая была центральной темой средневековой лирики и эпической поэзии — плоть от плоти французского феодализма. Чувство влюбленного к обожаемой даме рассматривалось как род духовной вассальной зависимости. Любовь не могла физически осуществиться, так как это разрушило бы идеальное напряжение неутоленного желания, сублимированное в духовную верность, граничащее с религией, не иссякающее и облагораживающее. Итак, образцы были французские, и язык требовался соответствующий — провансальский. Все maestres придворной любовной лирики писали и пели по-провансальски, начиная от Гильома IX, герцога Аквитанского в XI веке и вплоть до ^ХХ века: например, такие почитаемые в свое время канонические поэты, как Бернарт де Вентадорн, Гираут де Борнель и Арнаут Даниэль (чье творчество так засверкало в ХХ веке в переводах Эзры Паунда). Для писателя, живущего вне Франции, не менее трудно представить себе куртуазную лирику на любом другом языке, кроме провансальского, как трудно было священнику представить себе мессу, которую его собрат служит не по-латыни, а на родном языке. Даже в Италии, по крайней мере до Данте и Петрарки, писали по-провансальски, и в Испании тоже. Альфонсо Х Мудрый Кастильский (1221–1284), который приложил много усилий, чтобы перевести законы и правительственную деятельность с латыни на родной испанский, свои собственные cantigas — лирические псалмы Деве Марии — сочинял по-провансальски, а не по-кастильски.

Поскольку провансальский был, что называется, палитрой трубадурской поэзии, поскольку само звучание и ритм языка, нюансы значений его слов вошли в плоть и кровь поэтического импульса, каталонские трубадуры не только писали по-провансальски, но и, «делая шаг» за его пределы, испытывали беспокойство. И поскольку каталанский был языком обычной жизни, сочиняя по-провансальски, они к тому же боялись, что некоторые неправильности будут выдавать в них провинциалов. В «Les Flors del Gay Saber» («Цветах радостного познания»), трактате об употреблении провансальского, есть упоминание о таких оплошностях:

Li catala son grand dictayre
Pero d'aysso по sabon gayer
Car de petit fan plenier so…

Что означает примерно: каталонцы — прекрасные поэты, полные вдохновения, но технически слабые, поскольку они вечно путают открытые и закрытые гласные.

Однако ровное и постоянное давление каталанского языка прозы и повседневной жизни продолжало воздействовать на поэтов, и к концу XIV века провансальский начал выглядеть как язык официальный, язык ученых, подобный латыни, и постепенно терял свой ореол языка вдохновенных стихов. Возможно, первое упоминание о, если можно так выразиться, независимости каталанского языка, принадлежит поэту XIV века Луису Д'Аверко. Ссылаясь на свое прозаическое произведение «Torsimany», он объяснял, что не давал обязательств писать прозу только на каталанском или только на провансальском, но в любом случае, «если воспользуюсь любым другим языком кроме родного, каталанского, меня обвинят в заносчивости, поскольку, будучи каталонцем, я не должен пользоваться никаким другим языком, кроме родного».

Мы привыкли представлять себе средневековых поэтов этакими бледными созданиями, поющими серенады далеким девам, — образ, созданный, скорее, в XIX веке. Тем больше мы удивимся, прочитав, что именно они писали. В Каталонии целомудренная поэзия трубадуров не была очень популярным жанром. Она была выдержана в манерном и вычурном вкусе высокой готики «Consistori del Gau Saber» («Общества радостного познания»), группы в основном религиозных поэтов, образовавшейся при тулузском дворе в 1323 году. Она тяготела к ностальгическим мотивам, была жеманной. Возлюбленная трубадура обычно бывала совершенно бесплотной, ее часто сравнивали с Девой Марией. Без сомнения, такой подход навязывали строгие правила придворной жизни — тулузские стихотворцы, как и все французские поэты того времени, боялись обвинений в ереси. Ни одному трубадуру не разрешалось посвящать любовные сти-хн замужней женщине. С другой стороны, если он писал девице (особенно если в стихотворении присутствовал сексуальный подтекст, хотя бы и самый туманный), он обязан был на той жениться. При таких обстоятельствах неудивительно, что в Тулузе любовь небесную предпочитали всякой другой. В иных местах, в Барселоне особенно, господствовали иные вкусы, и Пресвятую Деву посылали, если использовать эвфемизм, на фиг. Валенсийский рыцарь Жорди де Сант-Жорди (1370–1424), служивший Альфонсо IV Великодушному, солдат и поэт в одном лице, нашел свою метафору любви — войну. В поэме «Любовная осада» он писал: