Башня из грязи и веток

Тело понеслось к земле как огромный валун, и звук, сопровождавший его приземление, лишь усилил впечатление.

Никто не понял, что я сделал, за исключением тикалинца внизу. Когда обожжённого, который уже не кричал, унесли на паланкине, он подошёл ко мне.

– Покажи, что ты ввёл, – коротко сказал он.

В шатре гигант не спеша изучил мои числа. Затем он отвернулся от экрана и посмотрел на меня.

– Никто не должен это увидеть, ты понял?

– Вообще-то нет. Могу я спросить…

Тот немного смягчился.

– Представь, что кто-нибудь напишет числа, которые заставят автоматона напасть на человека. Гипотетическому злоумышленнику нужно будет скормить карту одному-единственному автоматону – обо всём остальном позаботится твой алгоритм. Небольшая армия в считаные минуты, понимаешь? Это… – он указал на экран пальцем толщиной с мою шею, – это похоже на… на болезнь, которая распространяется от человека к человеку. Оружие. Забудь о том, что ты это написал.

Я медленно кивнул, сунул руку в карман и нащупал вторую карточку, которую выбил себе на машине.

* * *

Когда я закончил рассказ, мы оба какое-то время молчали. Затем я наконец задал ей вопрос, который меня мучил:

– Ты знала, что внутри Башни огонь?

Она помолчала, глядя в окно:

– Син-или, ты уже работаешь на Башне… сколько? Шесть лет? Ты когда-нибудь задумывался, зачем она нужна?

Я прижал Нину к себе, гладя её по волосам.

– Говорят, что тикалинцы хотят подняться до небес. Знаю, это суеверия…

– Это оружие, Син-или. Ужасное оружие, которое перемещается по воздуху и несёт смерть и разрушение всюду, где приземляется.

Я отстранился и посмотрел ей в лицо:

– Откуда ты всегда все знаешь, любовь моя?

– Разве ты не знаешь, кто я?

– Ты – свет моей жизни. И почему ты только сейчас говоришь мне об этом?

– Потому что теперь ты своими глазами увидел, что Башня может сделать с людьми. И, поверь мне, ты увидел лишь малую толику.

Снова повисла тишина.

– Так ты уничтожил карточку?

Я секунду раздумывал, стоит ли мне ей говорить.

– Она там, на столе. Я… я думаю, что она – ключ к нашему будущему, Нину.

Она криво улыбнулась мне:

– Ты неисправим. Вот, выпей ещё туоко. Он поможет тебе забыть о тревогах.

Я выпил, мы ещё немного поговорили, а потом меня одолел сон.

* * *

Тело пробуждалось медленно, словно я очутился под водой и пытался всплыть из синей глубины на поверхность. Сначала мои веки отказывались подниматься; когда они всё же подчинились, свет оказался слишком ярким – я понял, что проспал до самого полудня. «Туоко». Вот что бывает, если с ним переборщить: уснёшь как дитя, будешь видеть самые сладкие сны, но проснёшься с таким чувством, словно тебя ударили по голове мешком.

C этой теорией была только одна проблема: даже когда прошло несколько минут, я всё ещё не мог пошевелить конечностями.

В комнату вошла моя жена. Она быстро взяла что-то со столика у кровати, а затем сложила это и ещё несколько предметов в дорожную сумку.

– Нину… не могу… пошевелиться, – прохрипел я.

Она не обратила на меня внимания, даже не повернулась, чтобы посмотреть в мою сторону. Её движения были обыденными, словно ничего не произошло и меня просто не было в комнате. В юности мне часто снился один и тот же сон о том, что я оказался по другую сторону зеркала; я мог видеть мою семью и друзей, и им нужно было лишь разбить полированную медную поверхность. Но в отличие от меня, они видели лишь свои собственные отражения.

Я вдруг понял, что именно моя жена взяла со столика – мои последние цифры, те, которые тикалинец сравнил с болезнью. Страх захлестнул меня и отчасти привёл в чувство – по крайней мере, я смог заговорить:

– Нину, пожалуйста. Пожалуйста. Во имя солнца, что ты делаешь?

Она выпрямилась и наконец посмотрела на меня. Я осознал, что случилось нечто ужасное, потому что то странное, нездешнее, что я порой замечал в её глазах, теперь переполняло их целиком. Казалось, ещё капля, и оно прольётся на пол.

– Разве ты не знаешь, кто я?

Внезапно кусочки мозаики сложились.

– Ты – одна из тикалинцев.

Она лишь продолжала смотреть на меня.

– Но как? Они же огромные, а ты…

– Это синдром… болезнь, с которой рождаются некоторые из нас. – Она криво улыбнулась.

Увидев, что я не понимаю, она сказала:

– Когда-то в прошлом один из нас возлёг с одной из вас. Как и мы с тобой, вот только в том случае родилось дитя. Все мы несём в себе частичку этого союза, и иногда… – Она указала на себя.

Последовала длительная пауза, потому что в тот момент мне было абсолютно нечего ей сказать, а она явно ждала какой-то реакции.

– Так легко спрятаться, слиться с толпой, – наконец продолжила она. – Меня отправили следить за нашими людьми, но потом в мастерской я увидела тебя. Ты ещё не успел стать даже младшим наборщиком чисел, но уже провернул тот чудесный трюк с двумя автоматонами…

Что-то солёное коснулось моих губ – я заплакал. Её лицо чуть дрогнуло.

– И я поняла, что в тебе есть… не знаю, своего рода величие. Я подозревала, что рано или поздно ты придумаешь что-нибудь, чем я смогу воспользоваться. А потом я полюбила тебя.