Башня из грязи и веток

Он принёс ей в больницу запись скрипичного концерта, и она улыбнулась ему из складок морщин, которые на её лице прорезала болезнь. Рак отнимал её у мистера Франка постепенно, по чуть-чуть, в течение года.

На краю прикроватного столика лежал недоеденный круассан.

– Где фотография того мальчика с грустными глазами, которого мы хотели усыновить? – спросила она.

– Я не смог её найти, не смог; наверное, выбросил её в мусорку с остальными бумагами, – сказал он. – Мне так жаль.

– Мистер Франк? Вы со мной разговариваете?

«Срок годности, – подумал мистер Франк. – Он есть у андроида, есть и у меня. Людям нужно быть нежнее друг с другом прежде, чем они умрут, прежде, чем превратятся в грязь и пыль».

Что-то прямоугольное в его нагрудном кармане прижалось к сердцу.

– Мне следовало согласиться на усыновление. Я помню, как кричал, – сказал он. – И я даже не смог принести ей фотографию… – Он полез в карман, и его пальцы наткнулись на плотный кусок бумаги, гладкий на ощупь. Он вынул фотографию и уставился на неё. – Она была в этой рубашке. Всё время была здесь.

– Должна ли она любить шумные компании? Какую музыку должна предпочитать? Важно ли вам её чувство юмора? Музыка? Музыка? – голос андроида полился со всех сторон, выдавливая из кабинета воздух, словно из огромного лёгкого.

– В этой рубашке, всё это время. И я не смог её найти. – Стены дрогнули перед глазами мистера Франка, и он ощутил себя, как когда-то в детстве, словно только пробудился от ночного кошмара. Всё – стол, стулья, андроид – сворачивалось вокруг него; что-то огромное пожирало что-то маленькое.

– Ваша будущая супруга должна любить шумные компании?

– Пожалуйста, – сказал мистер Франк, – остановитесь. Я не хочу вспоминать. Я не…

– Она должна любить музыку?

Светящиеся глаза подплывали всё ближе. «Я должен заставить его замолчать. Если он не замолчит, я умру».

Он встал, пошатываясь, потянулся вперёд, схватил андроида за голову и впечатал её в стол. К удивлению мистера Франка, сопротивления практически не было, он словно держал в руках пластиковую куклу.

Андроид продолжал повторять:

– Музыку? Музыку? – И мистер Франк снова и снова выполнял одно и то же движение, пока сам не перестал разбирать, кто из них человек, а кто – машина.

* * *

На этот раз стол перед мистером Франком был белым, стерильно чистым, без единой царапинки. Дверь распахнулась, и в комнату вошёл мужчина с козлиной бородкой и пухлой папкой под мышкой.

– Мистер Франк, я ваш адвокат, – сказал он, опускаясь на стул. Папка со стуком легла на стол.

– Натворили вы дел в том центре, да? – Мужчина с козлиной бородкой улыбнулся краешком рта. – Позвольте спросить, зачем вы это сделали?

– Моя жена умерла два месяца назад.

– О, это хорошо, просто идеально. – Мужчина похлопал по папке. – Это значит, что мы можем заявить о временном помутнении рассудка. И такие личные подробности – присяжные их всегда любят. Но, мистер Франк, – он подался вперёд, – чтобы склонить их на вашу сторону, мне нужно знать больше. Вы гей, натурал или бисексуал?

Мистер Франк крепко зажмурился.

– Вы были близки со своей женой?

О памяти лишь слух

(впервые опубликовано в журнале Metaphorosis, январь 2018-го)

На жаре, казалось, потела даже бумага. Пальцы доктора Старцева оставляли влажные следы на страницах открытой записной книжки, на цифре тридцать. Тридцать минут, чтобы попытаться убедить людей, которые вот-вот войдут в его кабинет, не совершать непоправимое.

Он всегда надеялся на тридцать, но, когда дверь в вестибюль открылась и по ламинату решительным остинато застучали шаги, он поправил себя: не больше двадцати.

Затем раздался мужской голос с лающими «а» и раскатистыми «р», и у Старцева осталось лишь пятнадцать минут.

Сквозь нарастающую головную боль он представил себе, как господин Туркин отвечает администратору: «Я пришёл, чтобы заменить своего сына».

Что-то с грохотом прокатилось по улице, и шум заставил его осознать, что его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак. «Да что с тобой не так, старина, успокойся, они ещё даже не вошли».

Волнение лишь навредит ребёнку.

Господин Туркин, конечно же, не скажет «заменить» – люди вроде него никогда не разделяли взгляды Старцева на подсадку характера. Люди, ездящие на импортных «Бентли» и потягивающие «Бакарди» в полдень в залитых солнцем барах, маркетологи и кредиторы жизни. Скорее всего, господин Туркин понимал процедуру так, как она описывалась в рекламе в глянцевых журналах. Он сказал бы «улучшить».

Дверь в кабинет распахнулась, отбросив тень на полку, где под стеклом стояли бабочки: крылья, как мазки кисти, таявшие на летней жаре. Старцев начал собирать коллекцию в третьем классе; он больше не знал, зачем, но сейчас, когда кусочки июльского солнца снова скользнули в похожие на картины рамки, в нём что-то шевельнулось, и в голову пришла глупая мысль: может быть, если он спасёт мальчика, то сможет вспомнить.

– Здравствуйте, доктор.

– Доброе утро, господин Туркин, госпожа Туркина. Коля. Пожалуйста, входите, присаживайтесь.