Читаем Басни Эзопа полностью

Снова призову я себе в спутники Эзопа; ибо та басня, которую хочу я вам поведать, — не какая-нибудь ливийская или египетская, а прямо из самой Фригии, где и весь басенный род берет начало, где и эту отыскал я среди эзоповых безделок.

Когда Аполлон приспособил свою лиру для песенного лада, [...] тогда собрались отовсюду к нему Музы, стали вокруг и повели хоровод под звуки его лиры. А там и новая толпа пришла послушать его пение — нимфы, дриады и гамадриады, горные божества и великие проказники. И когда они попросились в хоровод вместе с Музами, то казалось, что это тоже богини, подобные Музам; когда же петь они начали по-простецки и плясать под лиру дикую пляску, тогда разгневался Аполлон [..] Но не сразу хватается он за стрелы и колчан — не дерзает Эзоп изобразить его в басне так, как Гомер в Илиаде, а мы здесь будем следовать прежде всего Эзопу. [...] Так вот, Аполлон, по его словам, перестраивает свои струны с нежного лада на грубый, ударяет по ним не пальцами, а смычком; а вслед за ним начинают негодовать на нимф и горы, и рощи, и реки, и птицы, и наконец, сам Геликон от избытка страсти оборачивается человеком, говорит человеческим голосом и произносит настоящую обвинительную речь против нимф [...]: «Куда несет вас, нимфы? Какое безумие обуревает вас? Почему с Геликона, с этого поприща Муз, спешите вы на Киферон? Там — бедствия и страдания, там — начало трагедии, и этим славен Киферон! Я пастухов превращаю в певцов, а он разумных делает безумными: мать неистовствует там против сына, и род встает на род. А здесь — сады Мнемосины, здесь были рождены Музы, здесь были они вскормлены; здесь они теперь игрой и пляской вторят Аполлону, вечно внимая сладкому его напеву. Ваше исступление страшит меня: не сцена ли перед нами, не зачин ли мрачной трагедии? Но полно! нимфы, кажется, сами уже упредили конец моей речи: вот одна из них уже возле бога, другая сейчас подойдет, а третья вот-вот закружится в хороводе. Да, безмерны чары аполлоновой лиры, и разве не сильней они чар пояса Афродиты?» Так говорит Геликон в рассказе Эзопа.

<p><strong>401. Эрот среди людей.</strong></p>(Гимерий, Эклога 10, 6)

Послушай басню. Когда Зевс сотворил людей, он украсил их всем тем, что и сейчас при них. Только Эрот еще не поселился в обители человеческой души: крылатый, он витал под небесами и поражал своими стрелами одних лишь богов. Испугался Зевс, что прекраснейшее из его творений исчезнет с лица земли, и посылает Эрота сохранить человеческий род. Однако Эрот, хоть и принял это повеление Зевса, однако не пожелал равно обитать во всех душах и равно посещать древние и новопосвященные храмы; нет, души многие и заурядные отдал он пасти низшим Эротам, рожденным от нимф, сам же вселился в души божественные и небесные, обуревая их любовным безумием на вящее благо роду человеческому. И вот, если встретится тебе человек, от природы вялый и к дружеству равнодушный, то знай, что высший Эрот не удостоил его своей близости; если же найдешь в нем ум острый и живой, а сердце — пламенное в любовной приязни, то знай, что в нем обитает высший Эрот.

<p><strong>402. Изготовление человека.</strong></p>(Фемистий, XXXII, р. 434)

И вот что еще рассказывает Эзоп: ту глину, из которой Прометей вылепил человека, он замешал не на воде, а на слезах. Потому и не следует воздействовать на человека силой — это бесполезно; а если нужно, то лучше укрощать его и смягчать, успокаивать и урезонивать по мере возможности. И к такому отношению он отзывчив и чуток.

<p><strong>Византийские басни</strong></p><p><strong>Басни из сборника Синтипы</strong></p><p><strong>403(4). Реки и море.</strong></p>

Собрались реки вместе и стали обвинять море: «Почему мы в тебя несем воду пресную и вкусную, а как только впадут наши воды в твои, так сразу становятся солеными и негодными для питья?» Услыхало море, как его порочат, и говорит в ответ: «Не впадайте в меня, и не будете солеными».

Эта басня относится к тем, кто незаслуженно обвиняет ближних, а сам пользуется их же щедротами.

<p><strong>404(6). Охотник и волк.</strong></p>

Охотник увидел, как волк набросился на стадо и стал терзать овец изо всех сил; замышляет тогда охотник волка затравить и выпускает на него своих собак, промолвив при этом: «Эх ты, трус! есть ли зверь тебя трусливее? Где же твоя хваленая сила, если даже против собак ты не можешь выстоять?»

Басня показывает, что из людей каждый искусен в своем собственном деле.

<p><strong>405(11). Бык, львица и кабан.</strong></p>

Бык набрел на спящего льва, ударил его рогами и убил насмерть. Пришла его мать-львица и стала его горько оплакивать. Кабан увидел, как она убивается, встал поодаль и сказал: «Эх, а сколько людей, у которых вы сами погубили детей, теперь проливает по ним слезы?»

Басня показывает: кто какою мерою других мерит, того и самого ею будут мерить.

<p><strong>406 (17). Лисица и лев.</strong></p>

Лисица увидала льва в клетке, подошла к нему и стала над ним дерзко издеваться. Сказал ей лев: «Это не ты надо мной издеваешься, а мое несчастье».

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

История животных
История животных

В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого. Вычитывая «звериные» истории из произведений философии (Аристотель, Декарт, Гегель, Симондон, Хайдеггер и др.) и литературы (Ф. Кафка и А. Платонов), автор исследует то, что происходит на этих границах, – превращенные формы и способы становления, возникающие в связи с определенными стратегиями знания и власти.

Аристотель , Оксана Викторовна Тимофеева

Зоология / Философия / Античная литература