Батальон, к бою!

– Ну а как ты хотел, Кузьмич? – пожал плечами Егоров. – Без этих расходов едва ли десятин сто бы себе прирезали. Поместье бы точно по частям на продажу ушло. А так вот оно все целиком наше, и люди на нем остались из тех, кто там родился и всю жизнь на этой земле трудился. Раскидали бы всех, распродали бы кого куда. А так все при деле и все при своем. Притираться им друг к дружке не нужно, главное сейчас – помочь семенами, инвентарем и давать им трудиться. Ну и показать, что за хороший свой труд они что-то существенное получат. Заинтересуются и обязательно, как в Егорьевке и Татьяновке, будут работать. Ничего, вот к следующей посевной на больших площадях подсолнечник и зерновые посадим, а значит, и прибыль потом тоже больше будет. Вернем все вложенное, – успокаивал своего нового «помощника по коммерции» Егоров.

* * *

Прошел уже почти год, как Алексей находился в долгосрочном отпуске для поправки имения. В новом 1786 году в семью Егоровых должна была прийти и новая радость.

– Понесла барыня-то! – шептались одни дворовые бабы, поглядывая на Катарину.

– Ну да, ну да, и Варвара, немца-анжинерова жена, тоже ведь непраздна, – вторили им другие. – Вона как купеческая девка-то раздобрела, ох и разнесло же ее! Барыня наша – она как-то аккуратненько эдак ходит, у нее-то уже третий ребятенок, а эта вон вперевалочку, словно утица! Ох и тяжело же ей носить, сердешной!

– Меньше чем через год нам уже нужно готовиться обратно выезжать. Как же мы с малышом будем в такой дальней дороге? – печалилась мужу Катарина.

– Ничего-о, как-нибудь потихоньку, не спеша, – успокаивал жену Алексей. – Доедем уж небось. Чуть-чуть пораньше в путь тронемся, где-то в конце октября, когда холодов еще таких больших не будет, а дорога уже крепко затвердеет. Ты, главное, не волнуйся, дорогая, все у нас будет хорошо.

Пятнадцатого февраля у Катарины начались схватки, и в Козельск за городским доктором рванули хозяйские сани с Карпычем.

Седой, старенький Иннокентий Данилович больше успокаивал Алексея, чем саму роженицу:

– Не волнуйся, голубчик! Я вон тебя в свое время ведь выходил? Вот и с дитем твоим тоже все удачно сложится. Третьи ведь роды у жены? Ну, вот и ожидайте, сударь, счастливого события, не мешайте!

Утром шестнадцатого Егоров стал отцом в третий раз. Младенца нарекли именем Николай, а уже через десять дней рожала Варвара. Курт весь извелся, слоняясь под окнами усадьбы, где в это время принимали роды.

– Не переживай, друг, у меня же все сложилось, и у тебя все будет хорошо, – пытался успокоить будущего отца Алексей. – Хотя чего уж там говорить, я ведь и сам давеча вон как сильно извелся!

Далеко за полночь из комнаты дома, ставшего на время родильным, раздался крик младенца, и через час поникший врач пригласил Курта вовнутрь:

– Пройдите, любезный. Вам нужно попрощаться. Я сделал все, что мог. Но-о… – и он виновато склонил голову. – Открылось сильное внутреннее кровотечение. Понимаете, такие большие разрывы. Нынешняя медицина бессильна…

Шмидт, не слушая объяснений врача, рванулся во внутренние покои к той, которой уже не было рядом.

Варвару похоронили на деревенском кладбище. Провожало ее множество народа из окрестных деревень и из города. Курт был осунувшийся, бледный, со впавшими красными глазами. Маленький Георгий в это время спал сном младенца на руках у кормилицы в большом господском доме усадьбы.

– Друг, ну не вини ты себя ни в чем, – успокаивал Шмидта Алексей. – Нет в том твоей вины. Ну что ты мог сделать? У тебя теперь сын растет, ради него даже есть смысл жить.

Курт был безутешен, он замкнулся и ушел полностью в работу.

Двадцать восьмого февраля в поместье прискакал курьер от генерал-губернатора.

– Ваше высокоблагородие, их превосходительство получил предписание о срочном оповещении целого ряда офицеров по присланному ему списку для их немедленного убытия к своим воинским подразделениям, – докладывал Егорову посыльный. – В сем списке значится и ваша фамилия, господин подполковник. Прошу вас расписаться о получении сего приказа. Проездные документы и деньги вы уже можете забрать в уездной канцелярии своего города.

«Ну, вот и началось», – думал Лешка, расписываясь в казенном формуляре.

Год начала второй турецкой войны эпохи Екатерины у него напрочь вылетел из памяти. Но по всему было видно, что это как раз то самое, о чем он сейчас думал.

Сборы много времени не заняли.

– Командир, как бы я хотеть отправиться с тобой! – проговорил с тоской в голосе Курт. – Видно, что к большой войне дело идти, иначе зачем такой спешка?

– Так, ты это, ты не выдумывай тут, – нарочито строго буркнул Лешка. – Манифест императрицы о ее начале ведь не зачитывали? Мало ли зачем я мог на Бугской линии начальству понадобиться?

– Хм, – хмыкнул иронично Шмидт. – Я ведь не так глуп, как ты можешь думать. И я сам слышать от курьер о том, что сейчас оповещать очень много офицер, для того чтобы они срочно убыть к войскам. Найн! – покачал он головой. – Все есть не так просто, о том, что она скоро быть, давно уже поговаривать!