Батийна

Разгоряченная бегом и обиженная ударом хозяйки, кобылка грудью наскочила на Джарбана.

Женщина быстро ухватилась за ворот его чапана и резко рванула на себя, будто нацелилась вырвать с корнем куст табылги[93]. «С божьей помощью хоть этому кровопийце отомщу и опозорю его перед пастухами».

Батийна не шелохнулась. Джарбан с трудом удержался в седле, но от такого рывка с его головы слетел дорогой тебетей. Бритая до блеска макушка сверкнула перед глазами Батийны. Не успев замахнуться камчой, чтобы огреть его по лысине, она сильно тюкнула его кулаком по макушке, да так, что у него голова ушла в плечи.

Выпрямившись, джигит ошалело посмотрел по сторонам: не видел ли кто, как он чуть не полетел с коня от толчка женщины?

Свидетелей было двое: его дружок, с которым Джарбан ловил коней, и посыльный болуша — он сгонял по склону неуклюжих двугорбых верблюдов. Первый стоял почти рядом, разинув рот от удивления.

Джарбан рассвирепел и замахнулся плеткой на Батийну:

— Ах ты потаскуха, принесшая несчастье… Да я убью тебя сейчас и отвечать не буду!

Батийна и не думала отступать. Она с вызовом бросила:

— Если не можешь убить, собака, так жениться тебе на собственной матери! Продажная шкура! На что ты способен, тварь поганая? Блюдолиз волостного!

И она взмахнула плеткой. Конь Джарбана попятился.

— Уйди, баба! — завопил в страхе Джарбан. — Ты не хозяйка этого скота. У тебя, блудливой кошки, никогда ничего своего не было! Скажи, была ли у тебя когда-нибудь своя лошадь?

— Хозяйка я или не хозяйка, не твое собачье дело. А ты, пока цел, сейчас же отпусти гнедого!

— Он нужен волостному.

— В могиле я бы хотела видеть твоего волостного! Сам можешь лизать ему пятки. А для меня он — кусок сухого конского помета. Не дам я для него своего коня.

— Смотри-ка, до него она храбрая!

— Конь мне самой нужен. Немедленно отпусти жеребца!.. Вскоре на место перебранки прискакали, размахивая плетками и поводьями, табунщики, Они хорошо знали Джарбана, этого ярого служку болуша. Он иногда набрасывался с угрозами не только на бедных пастухов, но, пользуясь поддержкой волостного, оскорблял и состоятельных людей.

Вот и теперь без разрешения старейшин племени Джарбан самовольно отлавливал коней и напал на уважаемую женщину.

— Ловите этого пса! Грязный сплетник поносит ваших жен, утоняет с пастбища ваш скот, угрожает каким-то волостным. Мужчины вы или бабы? Есть у вас мужская честь? Так защищайте ее! — подбодренная подоспевшей подмогой, кричала Батийна.

Группа всадников мигом окружила Джарбана. Куда девалась его спесь! Он поспешно соскочил с коня и, умоляя Батийну о пощаде, затрусил жирными короткими ножками прочь.

Батийна преследовала его, напирая грудью своей лошадки, а пастухи с размаху опускали на бритую голову Джарбана удар за ударом.

— О милая джене, прости меня, — вопил Джарбан, прикрывая лысину, — я твой раб и сдаюсь тебе. Любую вину возлагай: я отвечу перед тобой как за жеребца, так и за нанесенные тебе оскорбления. Ой, не бейте! Останови своих людей! Меня послал сам болуш. Это все он, а мне кони не нужны. От самого уездного пристава пришло указание — наложить поборы на население. Попробуй откажись. Сдаюсь и покоряюсь. Не оставляйте рубцов и пятен на моем чистом и белом лице…

Батийна с злорадством рассмеялась:

— Эй, Джарбан, я-то думала, ты огневой мужчина, а ты — самый последний трус и хвастун. Теперь мы все убедились. Занимаешься сплетнями не хуже паршивой бабы… Хорошо, не бейте его. Этот храбрый джигит болуша прячет свою золотую голову в подоле женщины. Кто еще видел такой позор? Хватит с него на первый раз. — Потом с ненавистью посмотрела на Джарбана. — Видишь, храбрец, как времена меняются? Ты над нами повластвовал, теперь мы над тобой. Ты никогда не считал меня за человека. Пришлось за это расплачиваться. Предупреждаю тебя — вы не очень-то топчите народ… Подними тебетей и убирайся с наших глаз долой!

Пастухи кричали вслед Джарбану:

— И передай своему плешивому волостному, чтобы он не трогал нас. А не послушает — вспорем живот. Нам терять нечего!..

В тяжелые годы

Пастбища почти наполовину опустели.

Киргизы были урезаны в своих правах: на сыновей бедняков, которых раньше не трогали, где-то, оказывается, велись списки. И теперь их забирали в солдаты, в царскую армию.

Подвязав на круп коней теплую одежду, сами налегке, чтобы ловчее орудовать пикой, джигиты съезжались в группы по десять — пятнадцать верховых.

По большой дороге, ведущей в город, двигалась на жеребцах, на трехлетках и на кобылах черная живая масса всадников, многие были повязаны красными косынками. В руках пики, копья, нагайки, свинчатки, кое у кого тяжелые, из сырых стволов таволги либо рябины дубинки, редко у кого прихваченные старенькие берданки. Огнестрельною оружия почти нет.

Старики, провожая всадников тревожными взглядами, беззвучно шептали:

— О боже, сохрани свое племя от смуты и беды!

Джигиты помоложе молодцевато горячили коней, гоняя их то взад, то вперед, и неистово шумели:

— Ну, поехали же! Сколько можно ждать!