Батийна

Зуракан не посчиталась с угрозами байбиче и в тот же день пошла за дровами на Кара-Кунгей. Обмотав поясницу волосяным жестким арканом и подоткнув за него подол длинного платья, она с натугой тащила усохший корень рябины и не слышала, как кто-то к ней подъехал.

Сзади раздался звонкий голос:

— Здравствуй, сестричка!

Зуракан от неожиданности вздрогнула и, не отпуская корень, ответила:

— А-а, это вы? Я испугалась.

Батийна соскочила с кобылицы, бросила повод.

— Чего же ты испугалась, сестричка? Разве храбрый джигит боится врага? Разве сильная женщина боится окрика? — Батийна рассмеялась. — Кто осмелится подойти к женщине, что с корнем выдергает рябину между скал?

— Разве я похожа на храбрую, Батийна-эже?

— Да, да, сестричка. Ты недооцениваешь свои силы. Попробуй только эту большую силу отдать на себя и, бог свидетель, через год-другой у тебя была бы своя юрта, а в ней свой очаг и казан, и жила бы ты не хуже других. Теперь же всю твою силу использует только один бай. Эта твоя сила все равно что камень, брошенный в глубокий колодец… Ты ждала, когда он ударится о дно, и пропустила этот удар. А так бесполезна она, твоя сила… Я это хорошо по себе знаю.

Зуракан, отняв руку от коряги, с удивлением посмотрела на Батийну.

«О чем она говорит? Сама, вероятно, не прислуживает баю. А знает всю мою печаль. Откуда? Неужели это не женщина, а демон в юбке, как говорит байбиче? Может, вправду колдунья?»

Голос Зуракан прозвучал настороженно:

— Эже, вы не ставьте себя рядом со мной. Ведь вы же не наемная работница.

— Конечно, милая, — с готовностью ответила Батийна. — Я не наемная работница, но все равно рабыня в нашей жизни.

— Что-то не поняла я ваши слова, эже.

— Что тебе сказать, сестричка?.. Ты думаешь, если я, как джигит, сижу в седле и езжу по аилам, значит, я свободна? Ничуть. Езжу на кобыле, а не на жеребце, сама я жена круглого оболдуя. Много пришлось пережить. И побои мужа, и гнев старших, сплетни жен и мужниных родственников, и проклятия муллы. Всему этому раз и навсегда я хочу положить конец; рада бы уехать куда глаза глядят, но, увы, наши обычаи связали меня по рукам и ногам. Я мечусь, бросаюсь на все, закусываю губы, но вырваться из оков никак не могу. То и дело мужнина плетка гуляет по спине. Все же я не перестала ездить по аилам, но тщетны мои стремления найти хотя бы самую узенькую тропку к свободе. А в чем она, эта свобода? Не знаю. Найду ли то, что ищу, или затеряюсь в этих бесконечных горах? И никому нет дела до горькой участи несчастных женщин, как мы с тобой. Старейшины злые и коварные люди. Волостные и судьи жадны и алчны. Они в юрте бая распивают крепкий кумыс и едят жирное мясо молодых барашков да блаженно жуют казы[92]. С бедных собирают немилосердные подати. А женщины для них, что скотина. Им нужны безропотные покорные рабыни, чтоб даже своих волос из-под белого платка не показывали. Стоит поднять голову и прямо посмотреть на них, беды не оберешься. Будешь и неучтивой, и потаскухой, и своевольницей, — все позорные прозвища, словно репей, прилипнут к тебе.

Зуракан вопросительно смотрела на Батийну: верилось и не верилось в то, о чем та говорила.

— А куда вы поедете сейчас, эже?

— Куда глаза глядят и куда кобылка вывезет, — отвечала Батийна неопределенно.

Зуракан растерялась: «Я хотела с ней ближе познакомиться, открыть ей свои тайны. А она сама какая-то другая. На кого она обижена? Неужели это колдунья и она совращает меня с чистой дороги?»

— Нет, а куда вы все-таки уедете, эже?

— Не знаю, сестричка…

Зуракан стало жалко Батийну. Мелькнула мысль, что Батийну сильно избил муж.

— А может, ты со мной поедешь? — раздумчиво спросила Батийна. — Обездоленные должны держаться друг за друга. Так легче делить свое горе. Если сблизимся, то не бросим, не забудем, не изменим друг другу. Да, сестричка. На этот раз я именно к тебе приехала. Хочу поговорить откровенно. Дрова еще успеем заготовить. Садись-ка рядом. Я тебе кое-что расскажу… Сперва выслушай, потом решишь, как лучше тебе повернуть судьбу свою.

Зуракан, полная радостных предчувствий, сказала:

— Сама хотела об этом вас просить.

— Слушай, милая.

Батийна задумалась. Задрожали тонкие морщинки у нее на висках. И не очень густые черные брови горестно изогнулись.

— Э-э, сестричка, — начала Батийна, — сколько этой бедной головушке пришлось пережить за короткую жизнь…

Рассказ Батийны настолько тронул молодую женщину, что она даже не замечала, что плачет. На скорбном ее лице будто было написано: «Несчастные мы… За что на нашу долю выпало столько бед и горя?»

Когда они повстречались, солнце стояло почти в зените. Теперь оно клонилось к закату, стремительно падая за острую, пикообразную вершину, видневшуюся вдали. В пылающих закатных лучах купалось в истоме все: бесконечная гряда гор, ложбины и ущелья, лица и руки молодух.

И только в тени северных склонов белыми, серыми и темными точками бродил скот по лугам, по берегам речек и ручьев.