Батийна

Качыке тогда многого не понимал. Подростком, слушая речи отца насчет видных людей разных племен, он думал, что сам бог их любит, поэтому и ставит во главе народа. Таким властелином, в его понимании, должны безропотно подчиняться не только бедняки с заскорузлыми руками, но и баи, и аксакалы, и старейшины. Он до сих пор твердо верил, что человек, дотянувшийся до высокой власти, безусловно счастлив и всесилен.

На другой же день после избрания Качыке председателем сельрабкома около юрты Кыдырбая спешились с крупных и гривастых коней все старшие мужчины, вся знать Карасаза.

С неторопливым достоинством Серкебай провел ладонью по короткой бородке и повел речь:

— Под счастливой звездой, видимо, появился ты, сынок Качыке. Новая власть возвеличила имя твоего отца, дала тебе большое счастье. Но счастье, если его не беречь, может улететь, как птица. А чтобы оно не улетело, вот мы, все старейшины Карасаза, и приехали к тебе в юрту, чтобы дать свое благословение на вечные времена. — Серкебай, сидевший выше всех, как гриф, шевельнул широкими плечами, повысил голос: — Да, сынок Качыке. Мы дадим тебе бата[104].— Трясясь грузным телом, он тихо засмеялся и добавил: — Сам видишь, перед тобой сидят и белобородые, и чернобородые, и седобородые старцы. И никто из них не пожалеет благословить тебя. Пусть будет так… Но мы пока не взяли в толк все законы милой новой власти, обогревшей всех нас своими теплыми, будто весенними, лучами. По слухам, получается, что новая власть будет изгонять и религию, и всех мулл. Говорят, она всех непослушных призовет к порядку. Усатых уездных чиновников больше нет! Это мы одобряем. Однако нашим людям не по нраву, что новая власть собирается дать полное равноправие тем, у кого длинные волосы. Конечно, среди них встречаются настоящие женщины. К слову пришлось, так давайте вспомним Каныкей — жену прославленного и великодушного батыра Манаса. Она была не менее отважной, чем лучезарный Манас. Она была столь же дальновидной, как старый мудрец Бакай. Мы преклоняемся перед матерью Каныкей… Но разве наших баб можно сравнить с ней?.. Какие-то косматые демоны… День-деньской торчат возле костров, а тоже возомнили, что им дали свободу. Что станется с нами, если они мужей начнут хватать за бороды, потеряют стыд перед старшими и младшими? Некоторые сорвали косынку с головы и, задрав нос, ходят с непокрытой макушкой. Ты и сам, Качыке, догадываешься, о ком я говорю.

На какое-то время притихший, а теперь опять сыпавший шутками, Тазабек громко рассмеялся и, хлопнув Серкебая по плечу, сказал:

— Э-э, Серкебай, старый бай, старый волк в женщинах знает толк.

Серкебай промычал что-то невнятное и, будто собираясь с мыслями, уставился в землю. Покряхтел некоторое время, выжидая, пока люди насторожатся, что он еще скажет. И нарочито тихо повел речь дальше.

— Да, Тазабекбатыр. Я-то знаю, какой вред бывает, когда не в меру балуешь и ласкаешь женщину. Это хуже, чем заразная болезнь. Опасно их распускать. Вот о чем я хотел просить тебя, Качыке… Об этом же тебя просят и все старшие. Знай, Качыкеджан, не все, что написано в законах, подходит простым людям. А делать то, что не нравится целому роду, все равно что переть против сильного течения. Ничего не получится… Такой совет решили дать тебе старшие братья. Воля твоя — применишь ты его или отвергнешь. Законы, по которым ты хочешь править нами, новые. Сам ты тоже молод. Многого еще не знаешь. Поэтому ты открыто не отвергай бога. Вызовешь только гнев у народа… Кобылиц мы никогда не пускали на скачки. Ты это сам знаешь. Поэтому укороти язык у своих джене, пусть они поменьше ворочают им во рту. Я далеко вперед вижу, что случится, если им дать полную свободу. Свободу для них я понимаю так: меньше бейте женщин, больше уважайте. Та, что сидела все время на почетном месте, пусть побудет и на кухне. А та, что всю жизнь провела на кухне, пусть поблаженствует на почетном месте. Лучше их наряжайте, пусть они у вас будут сытые. Если у хорошего мужа плохая жена, пусть он на нее не гневается. Лучше купи ей новую косынку и погладь по спине. Еще что… Надо совсем запретить нашим старцам жениться на малолетних девочках… Калым — другое дело. Запретить его, видимо, не удастся никому. Мать с отцом не продают свою дочь за скот: они по обычаям отцов берут за нее только калым, чтобы ее же проводить с почестями. Так что ты, Качыкеджан, не выступай против калыма. Одним словом, сынок, никто не против того, чтобы нашим женщинам дали равноправие. Только пусть и они не задирают подол коромыслом и не очень заносятся. Покрепче держи их в своей узде, Качыкеджан…

Не узнать прежнего Серкебая, — давно ли он за отару овец лишил молодости красавицу Гульбюбю. Куда что девалось! Сама чистота и степенность. Теперь перед людьми он выступал, как мудрый аксакал, безропотно принявший законы новой власти.

Не стало, кажется, и прежнего крикливого, всем угрожающего карой Тазабека. Если раньше он был опасен, как верблюд в брачную пору, то ныне его почти не слышно. Заставив Серкебая говорить за всех, Тазабек лишь ехидно улыбался.