Батюшков не болен

“Северина письмо огорчило его жестоко. Он потерял шесть месяцев в тщетных ожиданиях, без коих, может быть, успел бы встретить весну под лучшим небом. Он решается продать имение и ехать на свой счёт для того, чтобы возвратиться сюда здоровым. У меня бродит в голове новый план для него; но не знаю, созреет ли…” В этом отрывке из письма Тургенева Вяземскому – от февраля 1818-го – интрига той петербургской осени-зимы. Письмо Северина, о котором речь, не сохранилось. Вероятно, Дмитрий Петрович сообщал Батюшкову невесёлые новости о том, что устроить поэта на службу по дипломатической линии не представляется возможным. “Ехать на свой счёт” Батюшков решает словно назло обстоятельствам. После смерти отца и спасения Даниловского – можно подумать о себе. Лучше поправить здоровье, чем жить пустыми обещаниями. И вот Тургенев, чувствовавший Константина Николаевича тоньше и лучше остальных, берётся переломить ситуацию “…в пользу Батюшкова, которого сохранить должно и для приятелей, и для поэзии”.

В мае 1817 года Батюшков приезжает в Москву. Он ищет встречи с директором московской гимназии Петром Дружининым, чтобы устроить маленького Помпея. Дружинин, однако, в разъездах, и Батюшков вынужден ждать. Он живёт в доме генерала Константина Полторацкого, близкого родственника Олениных. Как раз к этому времени из Белёва в Москву возвращается Жуковский. Благодаря его деятельному характеру на свет появляется письмо к императору – с нижайшей просьбой определить коллежского асессора Батюшкова в дипломатическую миссию в Неаполь. В Италию, “которой климат необходим для восстановления моего здоровья, расстроенного раною и трудным Финляндским походом”. Это будет первое из писем, отправленных императору Батюшковым.

Через несколько лет теряющий рассудок поэт обратится к Александру совсем с другой просьбой.

Письмо составляет от имени Батюшкова сам Жуковский. План таков: передать письмо графу Каподистрии, управляющему коллегией иностранных дел. Через графа оно дойдёт до государя, без чьего высочайшего росчерка Батюшкову не может быть ничего пожаловано. Посредником в передаче письма будет Александр Иванович Тургенев.

В начале июня письмо у него в Петербурге.

Жуковский обещает Тургеневу задержать Батюшкова в Москве недели на две. Именно столько друзья полагают на ожидание ответа. В случае положительного решения Батюшков отправится оформлять назначение в Петербург. Однако поэт непреклонен и собирается на юг немедля. Купания предписаны ему в июле, и он не хочет терять время, “ибо здоровье моё есть главное моё попечение”, ожидания же столько раз его обманывали. А вернуться, если новости будут хорошими, он успеет. “Через две или три недели желаю получить решение судьбы моей, – пишет он Муравьёвой, – ибо если ничего не успеем, то я совершу свое путешествие по Крыму и стану отыскивать древности”.

Что ж, вполне достойная альтернатива государевой службе.

Но отыскивать для чего и, главное, на что?

За полгода до приезда Батюшкова в Одессу в городе открывается Ришельевский лицей. Создать учебное заведение по образцу Царскосельского было идеей прежнего градоначальника герцога Ришелье, испросившего царское позволение в Париже ещё в 1814-м. Однако к 1818 году Ришелье станет премьер-министром Франции, и заведение открывает его преемник граф Ланжерон.

Во времена Батюшкова Лицей занимает здания Коммерческой гимназии и Благородного института. Особняки соединены одноэтажным строением с фасадом на Екатерининскую улицу и аркой по центру, которая ведёт в тенистый внутренний дворик. Тот Лицей можно увидеть и сегодня, правда, разросшийся крупными пристройками до неузнаваемости.

Лицей настолько популярен, что Иван Матвеевич Муравьёв-Апостол, приехавший, как и Батюшков, лечиться водами и купанием, подумывает отдать сюда 12-летнего Ипполита, младшего сына; а племянник Оленина уже зачислен. “Племянник ваш здоров, – докладывает Батюшков Оленину, – я вчера видел почтенного Николя, который им очень доволен”.

Шарль Николь – француз, педагог, иезуит. В прошлом директор популярного пансиона для детей аристократов в Петербурге, а ныне глава одесского лицея. Дух учёной западной религиозности, передавшийся Александру в Европе, ещё витает над черноморскими степями, и русская знать охотно отдаёт отпрысков под эгиду католического наставника. Впрочем, грань между просвещением и прозелитизмом – тонкая, а на русской почве ещё и подвижная. Уже через два года тот, кто считался передовым наставником, подвергается высылке. Лицей, однако, продолжает существование; только в 1865 году его преобразуют в Императорский Новороссийский университет (ныне Одесский национальный).