Батюшков не болен

В Одессе его собрание “обломков древности” пополняется. Новое знакомство, Иван Павлович Бларамберг: начальник таможенного округа, родом из Фландрии. Археолог-любитель. Иван Павлович рад новому гостю, а Константин Николаевич поражён обществу: за столом начальника таможни почти каждый вечер смешивается речь испанская, русская, немецкая, французская, греческая. Иван Павлович предоставляет известному литератору собственный кабинет для работы. Ротонда, куда удаляется между купаниями Батюшков, стоит в саду. Большие, в пол, окна. В простенках стеллажи. Полки уставлены “антиками”, собранными Иваном Павловичем на землях от Керчи до Херсона. И не только собранными, но и расшифрованными, и датированными. Что позволяет Ивану Павловичу сделать важные открытия – например, о существовании “пятисоюзия” греческих городов, и самих этих городов, и вспомогательных крепостей по берегу. Терракотовые фигурки богов с остатками росписи и обломки чернолаковых сосудов расставлены на полках. Кое-где видны надписи (“…Аполлону Дельфинию посвятил”). Кто? Имя утрачено. А вот рисунок на монетах читается неплохо. На аверсе орёл, дельфин на реверсе. Зевс и Аполлон, главные покровители Ольвии. “Бог сребролукий, внемли мне: о ты, что, хранящий, обходишь…” В кабинете Бларамберга Батюшков как бы в трёх измерениях: в греческом прошлом, в настоящем, которое шумит цикадами, и в будущем, ведь коллекция Бларамберга превратится вскоре в “музей для хранения накопившихся предметов древности”.

Лучшее место для поэта.

Но не только цикады шумят в настоящем – стоит поднять глаза, и видно, как меж садовых веток скользят фигурки в голубых и розовых платьях. У Бларамберга четыре дочери – Наталья (девятнадцать лет), Елена (четырнадцать лет), Зинаида (тринадцать лет) и восьмилетняя Лиза. Столичный поэт с крючковатым носом, часами корпящий над книгой в ротонде, не даёт покоя их воображению. Смех, игра, крики. Перед глазами словно оживает его “Вакханка”:

Все на праздник Эригоны
Жрицы Вакховы текли;
Ветры с шумом разнесли
Громкий вой их, плеск и стоны.
В чаще дикой и глухой
Нимфа юная отстала;
Я за ней – она бежала
Легче серны молодой.
Эвры волосы взвевали,
Перевитые плющом;
Нагло ризы поднимали
И свивали их клубком.
Стройный стан, кругом обвитый
Хмеля желтого венцом,
И пылающи ланиты
Розы ярким багрецом,
И уста, в которых тает
Пурпуровый виноград —
Все в неистовой прельщает!
В сердце льет огонь и яд!
Я за ней… она бежала
Легче серны молодой.
Я настиг – она упала!
И тимпан под головой!
Жрицы Вакховы промчались
С громким воплем мимо нас;
И по роще раздавались
Эвоэ! и неги глас!

Сколько будущего в этих скользящих, подвижных силуэтах, и это будущее – в Пушкине. Через семь лет он познакомится с Еленой и Зинаидой, и эта пара – смешливой подвижной брюнетки (Зинаида) и задумчивой, “величавой” Елены составит, по мнению некоторых исследователей, прообраз пары “Татьяна – Ольга” из “Евгения Онегина”, над первыми главами которого Пушкин работал как раз в Одессе.

Там же в Одессе Пушкин будет с карандашом перечитывать батюшковские “Опыты”. Возможно, пометки на полях нужны ему в качестве аргумента в споре с батюшковскими подражателями[60]. Но сейчас на дворе 1818 год и двухтомник “Опытов” только расходится по читателям. Он расходится хорошо, и вот уже коммерческая жилка просыпается в самом Константине Николаевиче. Как-никак, он впервые зарабатывает литературным трудом. Ещё зимой 1817 года в деревне он составляет план новой книги. Он готов предоставить “триста страниц” для печати через год, если книгопродавцы купят книгу сейчас за полторы тысячи. Батюшков хочет издать прозаические переводы из Данте, Тассо, Ариосто, Бокаччо, Маккиавели. “Пантеон итальянской словесности”. Фрагменты, переведённые в разное время, плюс авторский очерк “Взгляд на словесность итальянскую в лучшее её время и нечто тому подобное”. Мини-антология.