Базар житейской суеты. Часть 3

— Понимаю, сэръ, отвчала взволнованная дочь. То была комната Джорджа. Ея не отворяли больше десяти лтъ. Тамъ были его платья, бумаги, носовые платки, хлыстики, фуражки, удочки, охотничьи снаряды, полковой списокъ 1814 года съ его именемъ наверху, небольшой словарь, служившій ему пособіемъ въ правописаніи, и библія, подаренная ему матерью. Эти книги лежали на каминной полк вмст съ шпорами, и подл нихъ стояла чернилница, съ засохшими чернилами, прикрытая пылью, накопившеюся впродолженіе десяти лтъ. Ахъ, сколько дней и людей кануло въ бездну вчности съ того времени, какъ еще можно было обмакивать перо въ эту чернильницу! Прописи и тетради, исписанныя рукою Джорджа, валклись на стол.

Сколько грустныхъ чувствъ и мыслей пробудилось въ сердц миссъ Осборнъ, когда она вошла теперь въ эту комнату, въ сопровожденіи служанокъ! Блдная какъ полотно, она упала въ изнеможеніи на маленькую постель.

— Слава Богу, сударыня, слава Богу! Эта новость одна стоитъ тысячи, сказала ключница. Старыя счастливыя времена опять возвращаются къ намъ, сударыня. Маленькій джентльменъ, бленькій, хорошенькій, здоровенькій: такъ ли, сударыня? Какъ онъ будетъ счастливъ! Но этимъ господамъ, что живутъ на Майской ярмарк, не поздравствуется, сударыня, ужь это я вамъ говорю.

И затмъ она растворила об половинки окна, чтобы впустить въ комнату свжій воздухъ.

— Вамъ бы не мшало, миссъ, послать деньжонокъ этой женщин, сказалъ мистеръ Осборнъ, выходя со двора. Она теперь ни въ чемъ не должна нуждаться. Пошлите ей сотню фунтовъ.

— Могу ли я сама навстить ее завтра поутру? спросила миссъ Осборнъ.

— Это ужь ваше дло: какъ знаете. Ея нога не должна быть въ моемъ дом… ни подъ какимъ видомъ… ни за груды золота всей столицы, но денегъ послать ей надобно, пусть живетъ прилично, безъ нужды. Роспорядитесь, какъ умете.

Съ этими словами мистеръ Осборнъ простился съ своей дочерью, и ухалъ въ Сити.

— Вотъ вамъ деньги, папенька, сказала Амелія въ тотъ же вечеръ, цалуя старика отца, и отдавая ему стофунтовый банковый билетъ. И… и, и я прошу васъ, маменька, будьте поласкове къ моему бдненькому Джорджу: онъ… онъ недолго останется съ нами.

Больше она ничего не могла сказать, и молча удалилась, въ свою комнату. Затворимъ за ней дверь, и ее будемъ подсматривать, какъ она молится и груститъ. Надобно какъ-можно меньше говорить о такой любви и задушевной скорби.

* * *

Пославъ предварительно записку на Аделаидины Виллы, миссъ Осборнъ отправилась туда сама на другой день и увидлась съ мистриссъ Эмми. Встрча между ними была дружеская. Два, три взгляда и нсколько словъ со стороны миссъ Осборнъ удостоврили бдную вдову, что по крайней мр эта женщина не можетъ занять перваго мста въ сердц ея сына. Старая двица была холодна, чувствительна и, кажется, не зла. Будь она помоложе, добре, нжне и красиве, легко сталось бы, что мистриссъ Эмми не замедлила бы приревновать къ ней своего ненагляднаго Джорджа. Миссъ Осборнъ, съ своей стороны, припомнила старыя времена, и удовлетворительно расчувствовалась при взгляд на плачевное положеніе бдной матери. Она была побждена, сложила руки и смиренно подчинилась чужой вол. Въ этотъ день об женщины привели въ порядокъ предварительныя условія капитуляціи.

Джорджиньку вытребовали изъ школы на другой день, и онъ увидлся съ тёткой на Аделаидиныхъ Виллахъ. Амелія оставила ихъ наедин, и ушла въ свою комнату. Она заране начала готовиться къ разлук… Дни проходили въ переговорахъ и визитахъ. Съ большой осторожностію мистриссъ Эмми сообщила роковое извстіе Джорджу, думая, что малютка прійдетъ въ отчаяніе. Но этого не случилось. Джорджинька обрадовался несказанно, когда услышалъ; что его собираются отправить на Россель-Скверъ. Онъ расхвастался этой новостью передъ своими школьными товарищами, и сказалъ имъ напрямикъ, что ужь теперь никто не посметъ вздергивать передъ нимъ носъ.

— Буду я жить у ддушки, братцы, говорилъ Джорджъ. Да вдь это, прошу васъ замтить, не тотъ ддушка-старикъ, что заходитъ сюда повременамъ — никакъ нтъ! Живетъ этотъ ддушка на Россель-Сквер, и денегъ-то у него куры не клюютъ. Буду я богатъ, братцы, заведу коляску, шотландскую лошадку, и ужь стану здить не въ такую школу. Лидеровы карандаши будутъ мн ни по чемъ, и вы потрудитесъ сказать пирожниц, что я выплачу свои долгъ до послдняго пенни.

Изъ этого открывается, что Джорджинька былъ истиннымъ подобіемъ своего отца: въ этомъ по крайней мр, имсколько не сомнвалась его нжная мать.

Однакожь у меня недостаетъ духа описывать послдніе дни пребыванія Джорджиньки подъ материнскимъ кровомъ. Довольно замтить, что мистриссъ Эмми страдала невыразимо.