Базар житейской суеты. Часть 4

Маленькій Родонъ, одинъ изъ пятидесяти другихъ мальчиковъ, сидлъ въ это самое время въ капелл школы Благо Собратства, думая о томъ, какъ онъ подетъ домой въ будущую субботу, и какъ, по всей вроятности, папа возьметъ его съ собой въ театръ.

— Да, братъ, этотъ мальчикъ — настоящій козырь, продолжалъ отецъ, все еще думая о своемъ сын. Вотъ что, Макмурдо, если этакъ что случится… если я буду убитъ… ужь, пожалуйста, другъ, не откажи… сходи ты къ этому мальчугану, и скажи, что я очень… очень любилъ его, и ужь… самъ знаешь что. Да еще, не забудь, другъ Макмурдо… вотъ эти золотыя пуговки вручи ты ему отъ меня… на… на память. Больше мн нечего ему оставить.

Онъ закрылъ лицо своими черными руками, и крупныя слезы покатились блыми бороздами по его щекамъ. Мистеръ Макмурдо воспользовался также случаемъ снять съ головы своей шелковый колпакъ, и отереть имъ свои глаза.

— Ступай-ка, любезный, закажи намъ завтракъ, да получше, громко сказалъ онъ своему деньщику веселымъ тономъ. Чего ты хочешь, Кроли? Почекъ съ перцомъ? Селедку? Ну, и того, и другаго. Да вотъ что, Клей, продолжалъ онъ; обращаясь опять къ деньщику, — вынь изъ коммода какое-нибудь платье для полковника; мы съ нимъ бывали встарину одного роста и дородства. Помнишь ли, Родонъ, какъ мы разъзжали съ тобой на этихъ полковыхъ рысакахъ? Охъ, старина, старина!

Съ этими словами, чтобы не мшать полковнику одваться, онъ повернулся къ стн, и принялся опять дочитывать интересную статейку о борьб двухъ боксёровъ. Когда туалетъ Родона былъ конченъ, Макмурдо бросилъ газету, и началъ одваться самъ.

Ho, приготовляясь къ свиданью съ лордомъ, капитанъ Макмурдо употребилъ на этотъ разъ особенную тщательность при своемъ собственномъ туалет. Онъ нафабрилъ усы до степени блистательнаго лоска, туго натянулъ блый галстухъ, и надлъ превосходнйшій лосинный жилетъ. Когда онъ и пріятель его вошли въ общую залу; гд былъ для нихъ приготовленъ завтракъ, молодые офицеры встртили съ громкими комплиментами мистера Макмурдо, и спросили, ужь не намренъ ли онъ жениться въ это воскресенье.

ГЛАВА LIV Тотъ же день и тотъ же предметъ

Озадаченная роковыми событіямй предшествующей ночи, мистриссъ Бекки долго не могла выйдти изъ своего оцпененія и пролежала въ постели до двнадцати чаеовъ. Звонъ воскресныхъ колоколовъ привелъ ее въ себя. Приподнявшись съ постели, она принялась наигрывать въ свой собственный колокольчикъ, призывая француженку-горничную, которая, какъ мы знаемъ, оставила ее за нсколько часовъ.

Мистриссъ Родонъ Кроли звонила долго и громко, но безъ всякаго успха, и хотя наконецъ она дернула за сонетку съ такимъ отчаяннымъ усиліемъ, что снурокъ отъ колокольчяка остался въ ея рукахъ, однакожь мамзель Фифина не явилась; — да, ршительно не явилась и тогда, какъ раздраженная миледи, съ оборванной сонеткой въ рукахъ и растрепанными волосами, выбжала въ корридоръ, и начала, громкимъ голосомъ и топая ногами, кликать свою служанку.

Дло въ томъ, что mademoiselle Fifine, не спросясь ничьего позволенія, изволила совсмъ оставить хозяйственное заведеніе на Курцонской улиц. Подобравъ брильянты и другія бездлки, оставленныя въ гостиной, Фифина взошла къ себ наверхъ и тщательно уложила. вс свои картонки, ящички и сундучки. Затмъ, выбравшись на улицу, она наняла извощичью карету для собственнаго употребленія, и вынесла собственноручно весь свой багажъ, безъ всякой посторонней помощи, въ которой вроятно ей бы отказали, такъ-какъ вся домашняя челядь ненавидла отъ всей души эту заносчивую Парижанку. Такимъ-образомъ, не простившись ни съ кмъ, мамзель Фифина покинула Курцонскую улицу однажды навсегда.